Три часа в преддверии Нового года
08.01.2008 12:43
Бриться перестал за восемь дней. Я не мылся, не чистил зубы и не ел ничего, кроме сухарей. Того, кто не голоден, выдают глаза. Я съездил на дачу и откопал там у соседей старую, замусоленную одежду с невыветриваемым запахом сырости и тлена. Оттуда же привез и кроссовки. Необходимо было просчитать все до последней мелочи.

Изломанные грязные ногти, «аккуратно испорченная» прическа, небритое лицо. Ни единого штриха, могущего меня выдать. Там живут не вурдалаки, но, в связи с похолоданием, народ может подобраться разный. И почуяв что-то (а чутье у них серьезное!), люди те повести себя могут неадекватно. Вернее, вполне адекватно и логично, исходя из понятий, применимых в их жизнях. Но мне от ржавой заточки в животе, вполне адекватной и логически обоснованной с точки зрения бродяжной жизни, будет не легче…

В четверг с утра предупредил товарища (телефон с собой брать нельзя, да и смысла нет – там не ловит), купил «Прилуки», бутылку водки (половину слил, придав семигривневой «Русской» вид «обжитости»), облачился в куртку, привезенную с дачи, влез в рваные кроссовки. Глянул на себя в зеркало. Хорош! В карман куртки кинул перочинный нож и фонарик советского производства. Вышел из дома, опустив голову. Не хватало еще, чтобы соседи меня в таком виде увидали. Разговоров будет…

…Я увидел передачу о месте, подобном тому, куда собрался, полгода назад. Передачу Константина Стогния. Интересную, резкую своей правдивостью. И родилась мысль. Грел эту мысль, не давая потухнуть, тренировался на вокзале. Вокзальные бомжи меня раскололи на раз. С нового вокзала их погнали, но они сгруппировались на пригородном, сплочились, окрепли. Чутью их позавидовали бы, наверное, служебные собаки. И вид у меня, как будто, был соответствующий, и воняло от меня достаточно сильно (это просто устроить – уксус, лук, пиво, все, что воняет – на себя или в себя), и одет «правильно». А раскусили. В минуту. Подослали худосочного сидельца с синими от перстней пальцами, тот начал что-то кашлять вкрадчиво, в карман полез. Бомжи горбились в сторонке. Смотрели. Они ни при чем. Чужаку не так-то просто в их среду влиться. Старик кашлял, хрипел, в кармане что-то лаская. Пришлось в срочном порядке расшифровываться. Шипеть матом в опухшее от водки лицо. Выкрутился…

На этот раз все должно было пройти четко. Во всяком случае, я на это рассчитывал. С горки посмотрел туда, куда мне предстояло спуститься. Поежился. Страх – естественное состояние человека. Он нашептывает (иногда – кричит) на ухо – «оно тебе надо»? Надо…

…Снизу дохнуло тленом. Стало не по себе немного. Нужно было успокоиться. Не труп ведь там, в самом деле! Спустился, держась за ржавые ступени железной лестницы. Темно как! Но я это предусмотрел. Достаю фонарь. Сыро, но достаточно тепло. Вонь усиливается. Точно - труп! Кошка полумимифицированная…

…В теплотрассе воды нет. Иду между двух больших труб. Стены исписаны и испещрены рисунками самого различного содержания. Тяга к творчеству у человека непреодолима… Под ногами то и дело что-то звякает. То стекло, то консервные банки. Кульки разбросаны. Нагибаюсь, поднимаю один. Внутри – что-то резиноподобное. По запаху идентифицирую клей. Понятно…

…Я встретил их минут через пять пути. Щурятся на свет, прикрывают лица. Возле стены в небольшой нише что-то наподобие кровати, одеяла. На полу – картон. На картоне – чего только нет. Банки, свечи, несколько игральных карт, мыло (?), какие-то коробочки непонятного назначения. Я ожидал встречи и готовился к вопросам. Вопросов нет. Сидят, смотрят. Двоим лет по двадцать, один – старик, трое – совсем дети. Одна девчонка.

- Привет, - говорю.

Все, кроме девчонки, оборачиваются на старика. Тот кивает мне, не моргая. С лицом непроницаемым:

- Есть что-то?

Я понимаю, о чем он. Киваю:

- Синька.

Достаю из кармана начатую бутылку водки. Протягиваю. На лице старика разочарование.

- Погреться можно? – спрашиваю.
- Грейся. Только это… Не гадь тут. Не ссы…

Девочке на вид лет одиннадцать. На ней несколько цветных свитеров с чужого плеча, ветровка. Она полулежит у стены на грязном покрывале. Мальчишки копошатся в углу, повернувшись ко мне спинами и, по-видимому, потеряв ко мне всякий интерес.

Сидим. Молчим. Поеживаюсь, показывая всем своим видом, что там, наверху, холодно. Замерз, мол.

- Сука! Сука! Сука! – вскакивает один из малых. Начинается что-то наподобие потасовки. Я сижу на корточках у стены. Курю.

- Дай? – один из ребят постарше протягивает грязную ладонь.

Угощаю. Тянутся и все остальные, кроме старика. Малые угомонились. Девчонка смотрит на меня холодным, отрешенным взглядом. Паренек с коротко стриженной головой интересуется:

- Ты откуда?
- Чоколовский, - отвечаю я.
- Что мутишь?
- По-разному… - уклончиво отвечаю я.
- А… - тянет парень, - понятно…

Что ему понятно? Видимо, здесь не принято расспрашивать в подробностях.

- Холодно там? – спрашивает старик.
- Трындец, - подтверждаю я, - у вас тут можно остаться?
- Плати и оставайся, - щерится старик.
- И сколько?
- 30 в день. Не хочешь – иди дальше, там с тебя больше возьмут.
- Это по-божески еще, - начинает уговаривать парень с бритой головой.

Я делаю вид, что задумываюсь.

- Это наша территория. Дальше – Самвела, потом – еще там разных людей… Но дальше больше возьмут.
- Чалился? – спрашивает вдруг до этого молчавший парень, одетый в дубленку-ровесницу старика.
- С год как откинулся, - отвечаю я.
- Откуда? – оживляется старик.
- Мартусовка, - говорю я.

Далее следует домашняя заготовка о маме-алкашке, пропившей хату, о том, за что, с кем и когда сидел.

Находим на Чоколовке общих знакомых. Слушают меня вполуха. Беседа протекает вяло. Обитателям теплотрассы скучно. И складывается впечатление, что они кого-то ждут. Так и есть. Вдали, со стороны, противоположной той, откуда я пришел, через некоторое время (часов-то нет, ориентироваться во времени под землей крайне трудно) раздается какое-то дикое гигиканье.

- Кикес! – оживляется старик.

Появляются двое. Один – длинный заросший мужик с блестящими глазами. Второй… Второго я знаю. И он знает меня. Не виделись мы лет пять, но он отлично осведомлен о том, в какой семье я вырос. Пытаюсь спрятаться поглубже в воротник своей рвани. Нащупываю рукоять ножика. Девочка вскакивает, с необычной для этого сонного царства резвостью, подбегает к моему знакомому:

- Взяли?

В голосе столько надежды!

- Ну!

Малыши прекращают возню, тоже поднимаются.

- Красава! – влюблено протягивает старик.

Заросший мужик, именуемый Кикесом, извлекает из кармана то, чего все ждали, как подарка к наступающему Новому году. Я не вижу, что он достал, но отлично могу себе представить. «Черная». Варево желтоватого цвета, что убьет когда-нибудь всех обитателей этого подземелья. Кого – раньше. Кого – попозже. Заросший смотрит в мою сторону.

- Что за хер?

Это он про меня интересуется.

- Синелобый один. Это… - и старик что-то шепчет на ухо Кикесу, выполнившему сегодня роль Деда Мороза.

Обо мне шепчет. Все. Пора сматывать удочки. Я встаю. Лепечу что-то, что, мол, «я не по этим делам», медленно пячусь. Человек, который не видел меня пять лет, близоруко щурится. В неровном свете свечи он не может разглядеть моего лица.

- Эй… Слушай… - старик идет ко мне, явно придумывая на ходу вопрос.
- Все. Я пошел за бабками. Пока. Спасибо! – улепетываю.

Гашу фонарь. Иду на ощупь, спотыкаясь, в сторону, откуда пришел. Теплотрасса тянется на километры. Я прошел по ней метров пятьдесят и напоролся на эту колоритную компанию. Сколько сегодня их сидит здесь, ожидая дозы? Сколько укололось уже и, уколовшись, блаженно откинулось на тряпье? Сколько трагедий сегодня разыгрывается здесь, в нескольких метрах от поверхности, по которой ходят, ездят люди, которым повезло в жизни чуть больше?

…У меня не получилось написать о том, о чем хотелось бы. Я думал узнать что-то о судьбах тех, с кем встречусь под землей. Думал сделать бомбу, журналистское расследование какое-то… Не вышло. Зато я – вышел. Вытащил тело из теплого подземелья, отодвинув крышку люка, вдохнул воздуха морозного. Улыбнулся луне номинально-безразличной. Безразличной и к нам, и к тому, как и чем живем мы, обитатели планеты Земля. А уж тем более безразлично спутнику этому желтому то, как и чем живут наши братья, под асфальтом больших цивилизованных городов встречающие один из самых светлых праздников…