Высоцкий. Спасибо, что ты был
23.01.2012 08:45
...не вступать в полемику с людьми, для которых главное – это узнать, кто же все-таки скрывался под маской Высоцкого.

Было стыдно сидеть с ними в одном зале и слышать их дикий хохот, когда в кульминационном эпизоде герой Урганта, случайно споткнувшись, разлил воду на умершего Владимира Семеновича.

Мне кажется, что режиссер ошибся, вставив эту сцену в фильм, не учел ментальность нашей американизированной попкорном публики. Он считал этот момент очень важным, ведь если бы эта нелепость с водой не произошла, личный врач Высоцкого – герой Панина – секундой позже обязательно сделал бы электрошок оголенными проводами. И неизвестно, как бы тогда повернулись события.

Было стыдно и противно, когда посреди фильма включили свет и контролер, вышедший в центр зала, сказал, что можно «пойти покурить и оправиться» – и многие потянулись к выходу. Может быть, я чересчур строг и не стоит так близко к сердцу принимать происходящее вокруг фильма. Но я из того поколения, для которого Высоцкий – это не просто человек, поющий собственные песенки, не наркоман и алкоголик, как считают многие, а поэт, который своими стихами открыл для меня всю правду нашей жизни и этим взбудоражил мою юную тогда душу.

В начале 70-х у нас дома появился кассетный магнитофон, и первой записью, которую я сделал, был концерт Высоцкого с его, как всем тогда казалось, шуточными песнями. Через пару месяцев я знал на память все его песни, которые только можно было достать. Даже сейчас разбуди меня ночью и скажи: «Ой! Вань! Умру от акробатиков...» – и я тут же продолжу: «Смотри, как вертится, нахал...»

Я тогда многого не понимал и не знал в силу возраста, нашей закрытости и общей недообразованности, почему «Моше Даян – стерва одноглазая», кто такой «бывший врач-вредитель», почему «нет зубным врачам пути» в Израиль. Мы заслушивали кассеты, в прямом смысле, до дыр, до тех пор, пока магнитный слой не начинал сыпаться с пленки.

А потом появились его военные песни. Именно они изменили мое отношение к Высоцкому, которого я вместе со всеми воспринимал как некоего комического балагура с криминальным налетом. И мне кажется, что никому ни до ни после не удалось так правдиво, так проникновенно и доходчиво рассказать о том страшном времени.

Почему всё не так? Вроде – всё как всегда:
То же небо – опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода...
Только – он не вернулся из боя.

Мне теперь не понять, кто же прав был из нас
В наших спорах без сна и покоя.
Мне не стало хватать его только сейчас –
Когда он не вернулся из боя...


А потом было «Место встречи изменить нельзя», билет на его концерт и страшная новость – Высоцкий умер. Тогда, в эпоху всеобщего замалчивания, большинство простых людей до конца так и не осознали всю глубину трагизма, а тут еще эта Олимпиада с ее победами, о которых с утра до ночи трубило наше телевидение. Сплетни и слухи поползли по стране...

В конце 80-х, в разгар перестроечной эйфории по телевизору показали запрещенный ранее выпуск «Кинопанорамы», который снимался за несколько месяцев до смерти Высоцкого. Меня тогда больше всего поразили его руки. Вздутые вены. Толстые, отекшие пальцы с потрескавшейся кожей. Казалось, еще несколько ударов по струнам – и она лопнет. А он не останавливается – поет и поет, одну песню за другой, словно понимая, что больше такой возможности не будет.

Мы видели тогда смонтированный и вычищенный материал, а самое важное осталось за кадром. И спасибо тем, кто сберег ту оригинальную пленку, снятую зимой 1980-го, спрятав ее от руководства, тем, кто не позволил ее размагнитить в начале 90-х, кто имел мужество показать ее полностью без купюр в начале 2000-х.

Только после просмотра этого материала стало ясно, насколько Высоцкому было тяжело. Он забывал слова, сбивался, уходил в сторону, ругал себя, снова брал гитару и снова пел.

Мне понадобилось почти тридцать лет, чтобы узнать то, что ранее скрывалось. И последнюю точку в этой истории поставила не лента «Высоцкий. Спасибо, что живой», а другой фильм, над которым мне посчастливилось работать в 2008 г. в рамках телевизионного проекта «Моя правда». Я знал, что идет работа над документальным фильмом о Владимире Семеновиче. Все торопились, чтобы успеть закончить фильм к его 70-летию. Я знал и был очень расстроен, что на съемки в Москву уехали совсем другие люди, для которых Высоцкий был просто человеком из прошлого, из того прошлого, которого они не знают и которого не понимают. Съемочная группа вернулась с записью воспоминаний Юрия Любимова, Валерия Золотухина, Никиты Высоцкого, Всеволода Абдулова. Привезла массу кинохроники, которой до этого никто не видел.

Я с ревностью ходил мимо аппаратной, где монтировали фильм, иногда останавливался у двери, слушал, и мне становилось грустно уже не от факта, что фильмом занимаются другие люди, а от того, что я слышал из-за закрытых дверей аппаратной... Это была совсем другая история – история купающегося в деньгах спившегося наркомана, запутавшегося в любовных связях.

В середине января ко мне подошла руководительница проекта и спросила, не хотел бы я закончить монтаж фильма о Высоцком, поскольку режиссер, который до этого работал, уволен, а фильм нужно сделать очень быстро – до 25 января осталась только неделя. Как я мог отказаться от такого предложения?

Как мог, я постарался исправить ситуацию, увести зрителя от любимой рейтинговой темы телевизионного руководства – пьянства и наркомании. Насколько это было возможно, постарался внушить сценаристу, что многое из написанного нужно изменить и исправить. Увы, не все получилось...

В моих руках оказался уникальный материал – не только официальная хроника, но и любительские съемки из личных архивов семьи и друзей Высоцкого, все фильмы с его участием, телеинтервью, которые он давал в разных странах, концертные записи, которые раньше нигде и никогда не звучали. И если в сегодняшнем фильме «Высоцкий. Спасибо, что живой» мы видим, как персонаж Панина все время снимает на кинокамеру, то это правда: все эти кадры есть, они сохранились, и они были перед моими глазами.

Хочу отдать должное тому человеку, который воплотил образ Высоцкого на экране, потому что он сумел передать не только его характер, но и добился достоверности даже в мелочах. Все – от взгляда до поворота головы, от походки до манеры курить – соответствует действительности. Именно таким и был Владимир Семенович – самый несчастный и одновременно самый счастливый советский человек.

Из всей хроники, которую удалось просмотреть, больше всего меня поразили кадры похорон Высоцкого. Представьте, это произошло в разгар Московской олимпиады, когда без разрешения властей невозможно было даже кашлянуть. А он взял – и умер. Всего лишь коротенькая заметка, чуть ли не на последней странице одной из газет, – это все, на что решились тогда «наверху», но уже через час после смерти Высоцкого вся площадь и все улицы перед его домом были запружены людьми.

А во время похорон на стадионах, где соревновались в те минуты олимпийцы, была пустота – кажется, вся Москва пришла проститься с поэтом. Люди были повсюду: на улицах, на крышах домов, на деревьях, на заборах, на автомобилях. Вокруг было огромное количество милиции, но никто не посмел воспрепятствовать неорганизованному скоплению народа. А еще я не забуду гору цветов на его могиле. Ее убирали, потому что цветы просто некуда было класть, а через час над могилой вырастала новая гора.

Мы никогда не поймем и не узнаем, почему все так произошло, как и почему в его жизни появился морфин, почему его одновременно любила и боялась власть, почему только ему было позволено жениться на иностранке и не потерять при этом гражданство, почему только он мог разъезжать по Москве в роскошном «Мерседесе», играть в лучших спектаклях самого популярного театра страны, миллионными тиражами издавать свои пластинки как в СССР, так и за рубежом, сниматься у лучших режиссеров, разъезжать по стране с не всегда легальными концертами, зарабатывать бешеные деньги и писать такие стихи. И вообще не понятно, как можно было жить в таком ритме. А ему еще приходилось не просто жить за себя, а проживать жизни своих героев. Может быть, именно здесь и кроется ответ на многие «почему»...

Долгое время я жил слухами и сплетнями, передаваемыми из уст в уста, поскольку ничего, кроме сплетен, узнать тогда было невозможно. И только через год после смерти Высоцкого в руки попало его последнее стихотворение, прочитав которое, я понял, насколько он был велик не только как поэт, но и как человек.

И снизу лед, и сверху,
Маюсь между.
Пробить ли верх, иль пробуравить низ?
Конечно, всплыть и не терять надежду,
А там за дело, в ожиданьи виз.
Лед надо мною – надломись и тресни!
Я чист и прост, хоть я не от сохи,
Вернусь к тебе, как корабли из песни,
Все помня, даже старые стихи.
Мне меньше полувека, сорок с лишним,
Я жив, двенадцать лет тобой и господом храним.
Мне есть, что спеть, представ перед всевышним,
Мне есть, чем оправдаться перед ним.


Я смотрю этот новый фильм «Высоцкий. Спасибо, что живой» и вспоминаю свою юность... Как две ночи подряд мы с друзьями и с тысячами таких же, как мы, жгли костры у касс донецкого Дворца спорта «Дружба» в надежде купить билет на концерт Высоцкого. Как вместе с толпой прорывали тройное милицейское оцепление и ломали двери дворца, чтобы побыстрее попасть внутрь и занять места получше. А потом два часа свистели и орали, забрасывая чем попало музыкантов, пытавшихся заполнить паузы, и конферансье, который оправдывался и придумывал всяческие отговорки, почему на сцене до сих пор нет Высоцкого.

И когда он в очередной раз подбежал к микрофону и крикнул: «Хотите верьте, хотите нет, но перед вами Владимир Высоцкий!» – зал взорвался оглушительным свистом. А через секунду из-за кулис действительно вышел Высоцкий – небольшого роста, в черном кожаном пиджаке, с гитарой в правой руке. Зал продолжал неистово свистеть.

Он, не торопясь, подошел к микрофону, поднял руку и устало сказал: «Тише, ребята! Я по-птичьи не понимаю...» И в зале наступила мертвая тишина. Он начал петь...

Больше я ничего не помню, потому что пришел в себя только в переполненном троллейбусе, когда возвращался домой после концерта. В руках был мой кассетный магнитофон, на котором я так и не нажал кнопку «Запись».

Что тогда было за кулисами донецкого Дворца спорта «Дружба» и почему Владимир Семенович два часа не выходил на сцену, по сей день остается тайной. Это было в апреле 1980 г. За три месяца до смерти Высоцкого.
Валерий Коновалов
«2000»