Крестьяне против армии Бонапарта. Как это было

...под началом Герасима Курина атаковала отряд французских кавалеристов и фуражиров. До наших дней по методу испорченного телефона это событие дойдёт как «крупнейшая партизанская акция» в Отечественной войне двенадцатого года. Мифическая фигура Герасима Курина сравнима с обросшим кораллами и ракушками остовом затонувшего судна. Эту фигуру популяризировали уже дореволюционные дешёвые пропагандистские издания. Они предназначались «для войск, народа и школ» и служили проводником официальной идеологии православия, самодержавия и народности. А сталинская историография запустила не подкреплённый никакими доказательствами тезис о крепостном, соответственно, классово непорочном происхождении Курина. В реальности Герасим Матвеевич, житель села Павлово, Вохонской волости, Московской губернии, был государственным крестьянином, или, как это иначе называлось, экономическим. То есть лично свободным, не принадлежащим помещику.

Точечный патриотизм

5 октября 1812 года в город Богородск, в 16 вёрстах западнее Павлова, вошли части корпуса Мишеля Нея — около шести тысяч человек при восьми орудиях. Это произошло в рамках согласованного движения корпусов Великой армии на север, северо-запад и восток от Москвы. Под прикрытием регулярных войск Наполеон предполагал развернуть операции служб снабжения в относительно нетронутых войной районах Московской губернии. Появлению французов в крае предшествовал массовый исход жителей древней столицы, охваченной пожаром. С первых же дней этого исхода окрестные крестьяне резко взвинтили цены даже на наихудшие телеги с лошадьми; ямщики были нарасхват; плата за постой также взлетела до небес. Мужики открыто насмехались над «боярами», бегущими из Первопрестольной.


Занятие Богородска создало непосредственную угрозу прежде всего имуществу крестьян Вохонской волости. До сих пор у них не было причин агрессивно относиться к иностранным солдатам: война шла стороной. По свидетельству старшего врача Вюртембергского конного полка Генриха Рооса, во время марша этого подразделения из Москвы через Богородск и Богородский уезд на юг, к реке Пахре, здешний люд встречал вюртембержцев вполне дружелюбно. Но ситуация изменилась, как только крестьяне поняли, что неприятель стремится расплачиваться фальшивыми ассигнациями, что он силой лишает их собственности, посягает на неприкосновенность мест коллективных молений.

Вохонский волостной сход, при одобрении местного головы Егора Стулова, составил вооружённую дружину для самообороны, женщин же, стариков, детей и движимое имущество укрыл в лесах. Командовать отрядом численностью около трёх тысяч человек сход поручил 35-летнему крестьянину Герасиму Курину, видимо, ранее доказавшему землякам свою расторопность. И конечно, это были никакие не партизаны.

Партизанами в 1812 году назывались созданные командованием русской армии отряды из регулярных частей и казаков — по сути, спецназ. Руководимые Дороховым, Давыдовым, Сеславиным, Фигнером и другими офицерами, они совершали диверсии, глубокие рейды по тылам противника, прерывали коммуникации. Историография России XIX — начала XX века чётко разделяла действия партизан и крестьянских отрядов самообороны, не сопоставляя эти понятия. В отношении последних историки XIX столетия Бутурлин, Михайловский-Данилевский, Богданович, Слезскинский, Ахшарумов использовали определение «народная война».
Выражение «крестьянское партизанское движение» появилось по меньшей мере спустя 130 лет после событий 1812 года, в советский период. Таков был заказ Сталина: провести параллель, пусть даже псевдоисторическую, между двумя Отечественными войнами.

Ни тот, ни тем более другой термин не отражает явления. Была живая реакция народа, почти на 90 процентов состоявшего из патриархального крестьянства, на иноплемённое нашествие. Реакция эта определялась множеством факторов: сословным статусом людей, положением дел в той или иной волости, личными мотивами, религиозными воззрениями, степенью развитости личного самосознания.

И не стоит преувеличивать масштабы крестьянской инициативы. Крестьяне Амеревской, Вохонской и других волостей Московской губернии, столкнувшись с чужеземцами, рыщущими в поисках хлеба, скота и фуража, стихийно принялись оборонять свои дома и имущество. Это было движение сугубо местное, скажем так, точечное; патриотизм поселян распространялся исключительно на их родную округу.


Противостоять регулярным французским войскам эти отряды не могли. Их вожаки, в частности Курин и Стулов, оказались достаточно умны для того, чтобы ввести спонтанные акции в законное русло, не допустить вольницы в духе Пугачёва. Они установили связь с единственной находившейся поблизости организованной русской государственной силой — Владимирским ополчением. В свою очередь, командующий ополчением генерал-лейтенант князь Борис Голицын грамотно воспользовался открывшейся возможностью. Он поддержал просьбу крестьян о военной помощи, в частности, снабдив их ружьями, и тем самым решил вопрос эффективного контроля над ситуацией на границе Московской и Владимирской губерний.

Если рассматривать чисто военный аспект деятельности крестьянских дружин, очевидно, что они били заведомо слабейшие фуражирские партии. И били простым натиском массы.

Бой в Павлове

Но 13 октября 1812 года дружинники столкнулись с куда более грозным противником. В этот день к Павлову, выйдя из Богородска, направился кавалерийский отряд из корпуса маршала Нея численностью около 800 человек. Скрытно расположив основную часть у ближней деревеньки Грибово, французы осторожно двинули вперёд два эскадрона — около 200 драгун. Один встал на околице Павлова, второй же зашёл в село и попытался потребовать у жителей провиант и фураж.

Ожидая неприятеля, Курин поручил местному сотскому Ивану Чушкину укрыться с тысячей дружинников в засаде за селом, остальных своих людей разместил в павловских дворах и в соседней деревне Меленки.
Как только бдительность «гостей» оказалась усыплена притворно радушным приёмом, ведомые Куриным мужики напали на них из дворов и мгновенно смяли в рукопашной. Части кавалеристов удалось вырваться. Крестьяне бросились вдогонку, но нарвались на второй эскадрон, а затем, у Грибова, — на главные силы неприятеля. О них Курин не подозревал. Французы погнали крестьян обратно, однако не смогли с ходу преодолеть сопротивление засевших позади оврага людей Чушкина. И тут же они были атакованы с фланга авангардом Владимирского ополчения — отрядом из 42 сабель штаб-ротмистра Богданского, в который входили гусары Павлоградского полка и донские казаки.


Именно эти профессиональные воины переломили ход схватки. Застигнутый врасплох неприятель ретировался в Богородск. Точные данные о его потерях неизвестны, поскольку убитые и раненые были при отступлении вывезены на повозках. В рапорте князя Голицына сообщается о 25 убитых и 4 пленных.

В тот же день к вечеру корпус Нея получил приказ вернуться в Москву. Именно это, а отнюдь не «фактор Курина», послужило причиной оставления французами Богородска. История местного отряда самообороны, просуществовавшего девять дней, закончилась. По официальным данным, всего куринские мужики «истребили до 50 неприятелей».

Начальник Владимирского ополчения известил московского градоначальника Фёдора Ростопчина об инициативных крестьянах подведомственной ему губернии: Курине, Стулове и Чушкине. Граф, желая дать растревоженным согражданам пример патриотизма и благонравия, как раз формировал обойму народных героев для представления к царским наградам. В неё попали 50 лиц, согласно распоряжению Александра I получивших кто Георгиевский крест 1-го класса, кто медаль «За любовь к Отечеству», кто «Знак отличия Военного ордена».

Крестьяне, отвечавшие дворянскому идеалу образцовых поселян-патриотов, стойких к иноземной заразе свободомыслия, были очень популярны среди просвещённой публики. Возникла даже мода на портреты крестьянских вождей, причастных к гибели максимального числа французов. После войны по заказу поручика Орлова, сподвижника знаменитого своим фанатичным бесстрашием и жестокостью партизана Фигнера, третьестепенный художник Александр Смирнов написал портрет Герасима Курина.

Между тем слава обошла стороной людей, ничуть не менее её достойных. Кому, кроме специалистов, знакомо имя крестьянина Емельяна Васильева, головы Амеревской экономической волости? Находясь на 25 вёрст западнее оккупированного Богородска, эта волость в несравненно большей степени, чем Вохонская, подвергалась набегам мародёров и фуражиров. Ну и местный отряд самообороны «истребил до 300 неприятелей».
Просто Курину повезло, Васильеву — нет. От близкого к Ростопчину драматурга и литератора Сергея Глинки через его брата Фёдора Глинку сведения о событиях в Павлове дошли до Александра Михайловского-Данилевского, увлечённо собиравшего материалы об эпопее 1812 года. Будучи флигель-адъютантом императора, будущий историк и военный писатель счёл необходимым лично представить вохонских крестьян-патриотов Александру I во время пребывания царя в Москве в августе 1816 года. По легенде, Курин был пожалован пятью тысячами рублей ассигнациями — эквивалентом стоимости каменного дома. После этого Михайлов­ский-Данилевский достаточно долго поддерживал с селянином связь. Ему часто приходилось проезжать неподалёку от Павлова по пути в нижегород­ское имение своей супруги.


Буйство и непослушание

Социальный заказ на подобных Курину персонажей породил когорту исполнителей. В журнале «Сын Отечества» историк Александр Тургенев, литератор Николай Греч, издатель и литературный критик Александр Воейков публиковали сочинённые ими рассказы о подвигах крестьян. Так появились сюжеты о «русском Сцеволе», о старостихе Василисе, о казаке, с одной нагайкой отнявшем пушку у трёх французов. Их тут же растиражировал в виде лубочных картинок рисовальщик Иван Теребенев. Каждый из этих людей вбросил в историю свою пригоршню мифов.

С другой стороны, авторы псевдопатриотической ориентации утаили от публики невыгодные факты. Так, редко в каком повествовании о Герасиме Курине упоминается присутствие у Павлова четырёх десятков гусар и казаков, которые, собственно, и спасли тогда положение своей отчаянной атакой.

В этой войне крестьяне проявили себя по-разному. Тысячи их грабили помещичьи усадьбы и саму Москву вместе с наполеоновскими солдатами, захватывали дома, тащили из города кто что мог, от оружия до возов медных денег. В конце октября — начале ноября 1812 года Ростопчин писал: «Пребывание... французских войск... поселило во многих местах буйство и непослушание...» Помещикам требовалась защита и от неприятеля, и от собственных крепостных. Кутузову приходилось регулярно посылать войска на подавление бунтов. «Защитите, ваша светлость, нас бедных, в несчастии и страхе ожидающих ежеминутной смерти, — взывала к фельдмаршалу в письме от 14 октября княгиня Хованская. — Имею деревни Коломенского и Серпуховского уезда Московской губернии 300 душ, кои по случаю взятия Москвы бунтуют, не слушаются. Деться некуда, жить нечем, уйтить, оставя всё, то последнее свои крестьяне разгрябят».

В адрес же французов «остервенение народа» провоцировалось в основном принимавшими всё более судорожный характер метаниями неприятельской армии в поисках пищи, фуража и бытовых удобств. При этом прекрасно известная российской элите жестокость простонародья сознательно поощрялась политикой правительства и официальной церкви. Тот же Ростопчин внушал подмосковному люду: «злодей-француз» не просто враг, но «некрещёный враг», а потому «вали его живого и мёртвого в могилу глубокую». Последнее исполнялось буквально: крестьяне зарывали «басурман» живьём, считая, что коли они «своей смертью в земле помрут», то и не придётся отвечать за убийство перед богом.


В конце XIX века на страницах журнала «Русский архив» публиковались жутковатые воспоминания очевидцев о том, как именно «дубина народной войны гвоздила французов». «Вот, бывало, наткнёмся мы, парни, на одного, — рассказывал некий старик. — Возьмём и приведём в деревню. Так бабы-то и купят его у нас за пятак: сами хотят убить... Одна пырнёт ножом, другая колотит кочергой, третья тычет веретеном».
Тех несчастных, что сами шли в руки, сжигали порой десятками, загнав в сараи; насаживали на кол, запарывали вилами, топили в прорубях; тяжелораненых скидывали с телег, добивали... Для русского патриархального крестьянина эти акты живодёрства, расправы над беспомощными чужаками были нормой и к героическому сопротивлению захватчикам никакого отношения не имели.

«Особенной жестокостью в этих ужасных сценах была необходимость делать вид, что их одобряешь, и хвалить то, что заставляло подыматься волосы дыбом», — вспоминал граф Бенкендорф. Идеология «священной войны» предполагала презумпцию правоты за действиями возмущённого вторжением Антихриста народа.

Но если говорить не о тех солдатах противника, кто не мог сопротивляться, — безоружных, больных одиночках, а о сплочённой воинской массе, то противостоять ей никакие мужики, конечно, были не в состоянии. Ещё как минимум в сентябре 1812 года военная инициатива в местностях восточнее Москвы принадлежала армии Бонапарта. Французы планировали действия и осуществляли их по своему усмотрению, русские лишь реагировали. И не стоит приписывать «изгнание двунадесяти языков» заслугам «крестьянского движения» и личностям типа Герасима Курина или тем более Василисы Кожиной.