Зубвеобильное чувство
07.01.2013 11:55
...посопеть верша похотение делает нашу короткую пробежку из небытия в небытие более целенаправленной.

Но все эти вольные или невольные устремления напрочь одолевает одно острое чувство – зубная боль. Если она проявляет себя во всей жгучей нетерпимости, то на всем перечисленном совокупии врождённых тенденций и тяготений, формирующих поведение человека (эка завернул) можно ставить могильный крест. Казалось бы, прояви волю и выдерни с корнем несчастье и обретешь покой души и тела. Но так радикально откликаясь на зубвеобильное чувство, можно ещё до пенсии лишиться удовольствия самостоятельно перемалывать во рту всякие вкусности. К тому же повышенная щербатость не стимулирует основной инстинкт.

Шестилетний пострел из шолоховского рассказа «Нахаленок» и тот соображал, что грозил деду в ответ на порку лютой местью: «Ну, дедунюшка, попомни. Зубы выпадут, я тебе хлеба жевать не буду».

Смею утверждать, что жизнь только тогда имеет предпосылки к гармоничному состоянию, когда раб Божий безболезненно может клацать зубами. Каждый человек счастлив и несчастлив по-своему, но только пронзительная зубная боль делает из человеков родственные души.


У меня вероломно разболелся под коронкой зуб. Да так резко, что не дал возможности обвыкнуться к боли, попестовать ее водо-содовым раствором или хотя бы отваром огородной репы.

Разнузданная боль случилась аккурат в субботу вечером, когда даже частная предпринимательская инициатива стоматологов интенсивно релаксирует по баням, трактирам, временами растворяясь в требовательных объятиях прелестниц.

Ситуация усугублялась до катастрофы ещё и тем обстоятельством, что беда нагрянула за неделю до новогоднего застолья. Вломилась, когда я всё чаще мысленно под звон Кремлевских курантов разверстывал по стопкам «Закарпатский» коньяк и с чувством нанизывал на вилку податливые тела шпрот, юркие ядра маринованных маслят, лохматил румяную мясную нарезку с щедрым овощным декором. Грешен, люблю вкусно разговляться. И все потому что, как сказал великий чревоугодник Николай Васильевич Гоголь: «самый воздух Малороссии какого-то особенного свойства, помогающего пищеварению». Сие, разумеется, при условии, что есть чем активно «помогать пищеварению».

Дал маху верный мне до гроба кутний зуб, переживший застойную стабильность, кураж словоблудливой перестройки, военный период первичного накопления капитала, беспросветную стабилизацию, небывалый рост экономики в рамках прожиточного минимума и запуск маховика роста окончательной «розбудовы». Боль оказалась настолько внятной, что стал я, подобно горькому пьянице, путать «нонче» и «надысь».

Две ночи, не смыкая глаз, пытался унять расшалившийся зуб изобильным потреблением анальгетиков, лихорадочно перемежая их пустыми воспоминаниями в тему. Вспомнился царь Петр Алексеевич с его сто первой профессией зуболома и навыками бескомпромиссного коновала. В музее Петербургской академии наук и доселе хранится целый мешок голландских и православных зубов, вырванных государем со знанием дела. Как мне недоставало сейчас твердой руки самодержца!


Всплыло, как Том Хэнкс в образе Робинзона-изгоя с помощью булыжника и фигурного конька радикально врачевал пульпит. Но у того было безвыходное положение. Один аки перст на необитаемом острове и в зуб двинуть некому.

Перебирая в памяти средства освобождения от зубовной ветхости, подумал про инструментарий тетушки Полли: шелковая нить, одним концом привязанная к зубу, другим к кровати, и горящая головешка в лицо, которыми она удаляла племяннику Тому Сойеру пошатнувшийся инструментарий для первичной переработки снеди. Но, то были молочные временщики. А как удалить ошметки коренной беды, пережившей два поколение стоматологов?

Всплыло в памяти средство от Гая Плиния. Древнеримский мудрец со скрупулезностью философа наставлял возлагать в ухо со стороны больного зуба вороний или воробьиный помет, смешанный с маслом. А в качестве радикального профилактического средства от кариеса настоятельно рекомендовал разговляться два раза в месяц круто сжаренным мышом.

Возник из глубин сознания еще более решительный рецепт от английского медика-монаха Джона Гладдесдена: подобие Божие должно регулярно дышать над собственными продуктами большой нужды, отчего «зубной червь» обязан от великого зловония окочуриться.

О, как обреченно жили людишки до того, как ступили на тропу сплошной стоматологизации бытия! Ведь злобный кариес и тогда направо и налево калечил людей и, бывало, заставлял их до сроку склеивать ласты. «Трудно было человеку много сотен лет назад, – гундел я от боли белым стихом, – он не знал щипцов дантиста, бормашину не видал».


Под рукой не оказалось ни песта, ни креста, не говоря уже о воробьиных экскрементах. Одни пассатижи, явно не пригодные для выкалупывания из десен былого зубного могущества. За бессонные ночи правая сторона моего славянского таблоида превратилась в лик раскормленного китайского мандарина. «Ротовая пелька» едва расшеперивалась, потому голос стал гунливым. Боль навевала тяжелую меланхолию – все в мире тщета и ловля ветра. В общем, впал почти в совершенное ничтожество. Можно сказать, завис в переходе «я был» и «я есмь» и в ночном бденье страстотерпца взалкал инквизиторских клещей и волосатой руки чернеца в скуфейке.

И как только забрезжил свинцовый рассвет понедельника, осуществив на лице подобие решительности, по утреннему морозцу припустил мелкой трусцой к ближайшему дантисту. Бежать далеко не пришлось. Матушка-природа – добрая душа, наградила свое создание 32-мя потенциальными несчастиями. Потому и дантистов значительно больше, чем проктологов с их золотым пальцем.

Без очереди, на правах пассажира, терпящего катастрофу Титаника, водрузил себя в ложе эскулапа с правом на надежду и заиндевел в мрачном ожидании экзекуции. Женщина-дантист с необязательной улыбкой, обнажившей белоснежный фарфоровый частокол, с участливой решительностью кратко молвила: «Что будем делать?» «А что лучше?» – позорно улыбаясь европейской половиной лица, изрек я изнемогающим голосом. «Если вы хотите хотя бы ещё несколько лет жевать собственными зубами, а не приклеенной кремом Корега пластиной, то надо бороться за каждый «пенёк», – вразумила страдальца докторица, и назвала зубодробительную сумму спасения пенька. С финансовой обреченостью в голосе угукнул согласие.

Спасение прошло успешно. Во всяком случае, не обнаружилось ничего похожего на мытарства подгулявшего гражданина в милицейском обезьяннике. Даже для организма, доведенного до состояния апоплексической безысходности, не было никакой надобности использовать неприкосновенный запас морально-волевых качеств. Вместо дробительного аппарата времен моего пионерского отрочества, которой по силам было делать чертей инвалидами, турбоагрегат, разгоняющий алмазный бор до комариного писка. Вместо плотоядного: «Мужчина, нельзя ли потерпеть, и не хватать меня за коленку?!» – улётная анестезия. Чик тебя уколом с анестетиком – и рот чужой. Ковыряйся в нем хоть ледорубом – полное безразличие. Великое благо – современные методы лечения зубов.

Теперь за наши деньги лекари могут построить коммунизм в отдельно взятой ротовой полости. Причем, каждому по потребности, исходя из способности кармана.


К новогодней трапезе зуб вернулся к активной жизнедеятельности, а я, в целом, к более адекватному восприятию нашей прогрессивно-депрессивной яви. Однако как только окончательно отлегло от зуба, в голове прочно уселась мысль: «Не много ли с меня слупили за удовольствие жевать в недалеком будущем корку хлеба, не прибегая к услугам внука?». И хотя сейчас на зубе почиет благодать небесная, меркантильный рассудок бередит душу, ведь в строю ещё больше двух дюжин готовых к буйству проблем.

Антон Дальский
Новости Украины - From-UA