(From-UA продолжает публикацию отрывков из новой, еще не вышедшей в свет книги известного украинского писателя и журналиста Олеся Бузины «Ангел Тарас Шевченко». Начало читайте здесь).
Из ничего почти барин
Великий Кобзарь не удосужился даже выкупить из неволи своих родственников. Взялся как-то собирать деньги на сей человеколюбивый проект, втянул, по своему обыкновению, в финансовую авантюру Варвару Репнину, а полученные средства растратил. Бедная княжна только попеняла Тарасу: «Жаль очень, что Вы так легкомысленно отказались от доброго дела для родных Ваших: жаль их и совестно перед всеми, которых я завлекла в это дело». (Письмо В. Репниной к Т. Шевченко от 9 декабря 1845г. Цит. по «Листи до Т.Г.Шевченка». Видавництво Академії наук Української РСР. – Київ, 1962р., с.48)
Шевченко же было никого не жаль. Пока его братья и сестры горбатились на господской ниве, поэт-народолюбец «мочил рыло» в петербургских пивных и, вдохновляясь страданиями сородичей, сочинял сентиментальные стишки: «На панщині пшеницю жала»…
А ведь выкуп близких не стоил астрономических сумм! Это за скрипача или художника могли заломить 2500 рублей. Обычный специалист по кручению бычьих хвостов обходился раз в десять дешевле. Денежки такие у народного защитника водились. Но он предпочитал тратить их иначе – например, на девочек в заведении мадам Гильде. Хотя тот же Варфоломей Шевченко – троюродный брат Тараса – сумел выкупить себя и свою семью самостоятельно, не дожидаясь царских милостей.
Никаким народолюбцем Кобзарь, конечно же, не был. Разве станет народолюбец разъезжать на лихачах, шляться по публичным домам, кутить напропалую? Модный сюртук, галстук, белые воротнички… Барин! Вот кто смотрит с большинства известных фотографий и автопортретов Тараса! Да не простой барин, а с придурью – готовый для показухи напялить шапку, мужицкий кожух, набычить по-разбойничьи рыло. Бывали ведь и такие баре! Поляки называли их «хлопоманами». Русские никак не называли. Просто посмеивались, зная истинную цену этим «ходокам в народ».
Впрочем, если совсем уж точно, то ПОЧТИ барин. По-малороссийски - «підпанок». Ведь на барина в полном смысле наш герой не тянул. Так – перекати поле… От одних отстал, к другим не прибился. Как известная субстанция в проруби.
Характерна в этом смысле история первой неудавшейся женитьбы Тараса. В 1843 году, впервые после долгого отсутствия, 29-летний студент Академии художеств Шевченко завернул в родное село. Его внимание привлекла молоденькая дочь местного попа отца Григория Кошица – Федося. Амбициозный Тарас взял ее на заметку, а еще через два года – во время следующего приезда на родину – посватался.
Священник в иерархии тогдашнего украинского села – фигура особо значительная. Он – тоже почти барин. Не сеет, не жнет, только ведает делами духовными. Недаром именно из этого сословия вышло потом так много разночинцев-интеллигентов.
Женились священники преимущественно в своей среде. Ни с дворянами, ни с крестьянами они не смешивались. До первых не дотягивали по престижу. Вторых – на голову превосходили. Для бывшего крепостного, коим являлся Тарас, взять в жены поповну – это продемонстрировать всему селу уровень притязаний. Шевченко хотелось похвастаться перед земляками новым статусом свободного человека, подаренным ему Петербургом и судьбой. Вот, мол, я какой, хоть и вчерашний подпасок! Дочку самого попа беру! Гуляй, деревня! Завидуй!
Но отец Григорий рассудил иначе. И полупьяному художнику, водившему по селу с музыкой компании местных алкоголиков, отказал. Федося осталась дома. А Тарас получил гарбуз. Лживые биографы Кобзаря утверждали, что бедная поповна, расстроенная отцовским решением, якобы сошла с ума. Но документальных подтверждений этому не имеется. Надо же было возводить напраслину на «попа-мироеда»!
Наверное, все было проще. Кирилловский священник, как человек житейски опытный, просто желал добра своему чаду, понимая, что с таким проходимцем, как наш герой, ни одна женщина не будет счастливой.
Ведь «почти барин» Тарас был сделан из ничего. Выращен, как гомункулус в пробирке. Одни пожалели, другие денег дали, третьи выкупили, четвертые в рукописи орфографические ошибки исправили. Отличный Франкенштейн получился!
Но к панской жизни «чудовище» непреодолимо тянуло. Просто магнитом! Кстати, формулу «Из ничего почти барин» не я придумал, а сам Шевченко. Был у него в набросках план светской повести под таким названием. Замысел Тарас так и не осуществил, но «свидетельство преступления» в бумагах осталось.
Вот что собирался «воспеть» защитник народных прав: «Умение пользоваться обстоятельствами. Агрономические усовершенствования. Жена и слышать не хочет о деревне. Отчаяния по случаю кружев. Мадам Рембо. Вилла в Палермо и скотный двор. Чиновник с бумагами, камердинер и камер-юнфер. Восторг по случаю мантильи. Мечты о волшебном эффекте на бале у его превосходительства. Радость всех радостей. Известие о параличе.
Пять лет спустя. Слуга и служанка, критический взгляд на свадьбу барышни и предположение о своей собственной. Барин, потом барыня, ежедневная приятная супружеская сцена. Новобрачные, сельский праздник в Швейцарии в честь новобрачных. Приданое. Семейное неудовольствие. Сцена почти драматическая».
И это не все! Должна была быть еще и третья часть: «Пять лет спустя. Кружева вздорожали, неумолимая управительша. Барин не в духе. Добрые результаты агрономических усовершенствований. Винокурня сгорела. Управитель выкупается на волю. Дочь с бесчисленным семейством. Земская полиция».
От всей души сожалею, что мы так и не прочли эту ненаписанную повесть о вилле в Палермо, свадьбе в Швейцарии, отчаянии из-за кружев и сгоревшей винокурне. А заодно о подлеце-управителе, нагревшем на всем этом безобразии руки, и, как я понимаю, выкупившимся на волю, обманув своего хозяина. Хорошенькая повестушка бы получилась! С единственным недостатком - в ней ни слова о страданиях украинского народа… Или хотя бы швейцарского.
Зато можем сами описать полубарское житье молодого Кобзаря в Петербурге. Откроем для этого не какие-нибудь труднодоступные мемуары, а самую обычную «Жизнь Тараса Шевченко», написанную его апологетом Борисом Зайцевым. Впервые изданная в Нью-Йорке в 1955 г. Эмигрантским Научным обществом (естественно, им. Шевченко!) для приобщения беглых бандеровцев к прекрасному, она переиздавалась и в независимой Украине. Библиографической редкостью не является. На киевском книжном рынке «Петровка» ее до сих пор можно выудить из развалов гривен за пять – ровно за один зеленый американский доллар по курсу.
«Від жовтня 1838 року, - пишет Зайцев, - Шевченко жив разом із Сошенком на 4-ій лінії Васільєвського Острова, близько від Академії. Видатки вони ділили по половині… Сошенко побачив у Тарасі зовсім іншу людину – безтурботного юнака, якого притягали до себе всі розваги й усі спокуси столичного життя, що ладен був без відпочинку веселитися й пустувати. «У той час він зовсім змінився, - згадував пізніше Сошенко. – Познайомившись через Брюлова із кращими петербургськими домами, він часто їздив то туди, то сюди вечорами, гарно вдягався, навіть із претенсією на комільфотність. Словом, у нього на деякий час вселився світський біс. Досадно й боляче мені було дивитись на його розкидливе життя, невластиве нашому братову-митцеві, що живе лише для одного мистецтва. Так ось як, думав я собі, зрозумів він свободу»…
Дальше Зайцев в подробностях описывает, как Тарас купил себе енотовую шубу и часы с цепочками, как разъезжал на шикарных извозчиках-лихачах, как, бывая в гостях, поздно возвращался домой. Сошенко пилил его за этот «разврат», как старая баба, советовал все бросить и заняться избранной профессией. Однако Шевченко «не слухав приятелевих рад «схаменутися», а коли почав іще читати Сошенкові свої вірші, то той зовсім у ньому розчарувався й, відпекуючись від того, щоб їх слухати, радив йому «справжнім ділом зайнятися».
Странно, почему мои «критики», попившие из меня столько крови на судах после выхода первой части этой книги, не читают даже официальных биографий своего кумира?! Пускай Зайцев и не пишет всего, но образ «героя» с кончика его пера все равно соскакивает вполне определенный!
Тарас уже не ходит в театр на галерку за полтинник! Разве пристало это такой важной персоне? «Тепер я вже як піду до театру, - цитирует поэта Зайцев, - то тільки до крісел і хіба іноді за кріслами сяду; та йду дивитися не що трапиться, а стараюсь попасти або на бенефіс, або на його повторення, або коли хоч і на щось уже давнє, то все вибираю, що краще».
Нужно знать реалии русского театра середины XIX века, чтобы понять: «народолюбец» выбирает только самые дорогие, «барские» места. Кресла – это два ряда перед самой сценой, специально для претенциозной, наиболее пижонистой публики. В современном театре такой привилегии нет. Теперь в храме Мельпомены все куда демократичнее. А бывший лакей пана Энгельгардта, в отличие от нас, в креслах развалясь, сиживал, воображая себя, наверное, истинным аристократом…
Тянуло его и к последним новшествам в одежде. В Петербурге только входили в моду прорезиненные непромокаемые плащи – вещь в дождливом климате незаменимая! Стоила такая роскошь недешево – целых сто рублей. Но Шевченко макинтош, не торгуясь, купил, хоть и собирался постоянно жить не в постылой столице, а в благословенной, пронизанной солнцем Малороссии. Может ли настоящий барин обойтись без непромокаемого плаща? Конечно же, нет! А вдруг свои панские косточки промочит!
Говоря о «лучших петербургских домах», в которых якобы был принят Тарас, и Сошенко, и Зайцев, конечно же, преувеличивают. Перенесшись в николаевский Петербург, мы не встретим юного амбициозного поэта в прорезиненном плаще ни в залах Зимнего дворца, ни в салонах светских львиц с княжескими фамилиями. Его светский мирок куда скромнее. Он бывал в гостях у редактора своего «Кобзаря» поэта Гребенки и на литературных вечерах у Нестора Кукольника и Николая Маркевича. Познакомился с совершенно забытым писателем Струговщиковым, у которого тоже собиралась богема. Если сюда и захаживали изредка аристократы, то только те, которые сами считали себя литераторами – князь Владимир Одоевский и граф Соллогуб. Последний отличался таким апломбом, что даже на Лермонтова -- гвардейского гусара и отнюдь не бедного помещика – смотрел с высокомерием, а уж Тараса и вовсе не замечал.
Круг общения нашего светского «льва» составляли, прежде всего, земляки – выходцы из Украины, которыми тогда кишела столица империи. Еще в 1834 году Гребинка, констатируя этот факт, писал домой на Полтавщину: «Петербург есть колония образованных малороссиян. Все присутственные места, все академии, все университеты наполнены земляками»…
Наведываться время от времени в эту «колонию» любили и постоянные жители Малороссии. Так делал, например, богатейший черниговский помещик Тарновский. Он являлся в Санкт-Петербург с целыми мешками колбас и бутылями наливок, чтобы, изображая мецената, кормить и поить эту ораву непризнанных «гоголей». От него потянулась ниточка знакомств Шевченко и с прочими украинскими панами.
Развлечения у компании были соответствующие. Павел Зайцев упоминает, что на сходках у Кукольника и Маркевича вино лилось рекой. Любил кутнуть и учитель Тараса – Брюллов. Стартовав в театре или на маскараде, гуляки переселялись далеко за полночь в «демократический» ресторан Клея, славившийся невысокими ценами. Иногда и этого не хватало. Однажды летом загуляли прямо на Неве. Целых двое суток «дымили». Прямо на лодках читали, рисовали, пели и, естественно, «пили по чарке». Образованность Тараса росла прямо на глазах! Он даже научился разбираться в ресторанных меню, выбирая макароны и стофатто с лакрима-кристи, которые с видом заправского гурмана упомянет в повести «Художник».Кстати, об образованности!
Как известно, ныне имя Шевченко носит Киевский национальный университет. Но жестокая насмешка небес состоит в том, что гениальная личность, в честь которой это почтенно заведение лишили имени святого Владимира, до конца жизни так и не научилась писать без ошибок! Иными словами, главное учебное заведение нашей страны плывет в будущее под фамилией безграмотного лоботряса на чугунной доске у парадного входа!
(Продолжение следует)