Беседы с Глузманом, ч.1. Диссидент
18.06.2009 11:51
…и вспоминающий о «беседах» с Семеном Фишелевичем, ушедшим в историю... На самом деле Семен Глузман жив, в добром здравии, со светлой головой и твердой рукой. Да и я, слава Богу, еще вполне молод и весьма энергичен.

Мы сидим в более чем скромном кабинете, в психиатрической лечебнице на улице Фрунзе. Когда за тобой в таком нерадостном помещении захлопываются две решетчатые двери, ощущения испытываешь двоякие. Кажется - вот сейчас выйдут из-за угла два здоровенных санитара, улыбнутся хищно, скажут «чик-чик, попался!» - и добро пожаловать в обитую войлоком белую комнату. Хотя это только в западных фильмах комната белая и с войлоком. В Украине все попроще.

Встретиться с Глузманом – задача не из легких. День психиатра и правозащитника исполосован и расчленен, подобно средневековому мученику, на десятки мелких кусочков. Глузман много работает, хотя если взглянуть на его жизнь, то кажется, что он мог бы давно уж почивать на вполне заслуженных лаврах. Однако лавр нет. Неудобен Семен Фишелевич, непредсказуем и по меркам большинства хозяев современной жизни болен даже. Этот невысокий человек со спокойным голосом живет так, как считает нужным, и ни о чем не жалеет.

Ошибка КГБ

- На самом деле, не жалеете?

- Каждый проживает свою жизнь сам. Я не жалею о том, что со мною было, хотя я и не хотел того, что произошло. Не хотел в тюрьму, боялся КГБ и не имел ни малейшего желания схлестнуться с этой организацией. Но Всевышнему было угодно, чтобы все случилось так, как случилось. Кроме того, я думаю, что мне даже в кое-чем очень повезло – я получил некую известность без той грязи, благодаря которой получают известность украинские политики, и мне доводилось всю мою жизнь встречаться не только с подонками, но и с прекрасными людьми. Это и Виктор Платонович Некрасов, и Иван Алексеевич Светличный. Как ни странно, но это и «двадцатипятилетники» - солдаты УПА, с которыми я сидел.

Вообще, уже спустя несколько лет после отсидки, я начал понимать, какой же абсурдной была советская власть. Нас, тихих интеллигентов-теоретиков из разных концов СССР, собирать в одном месте и сажать вместе с бойцами УПА. Это только стратегический враг советской власти мог придумать!

- Однако многие бывшие диссиденты или люди, себя к ним причисляющие, заявляют, что в УССР действовали законспирированные организации, которые вели постоянную работу по развалу СССР…

- Знаете, когда я слушаю всех этих бывших сидельцев типа старика Лукьяненко, у меня создается впечатление, что мы отбывали сроки не только в разных зонах, но и на разных континентах, и даже в разные эпохи. Ну не было среди нас политиков! Модель поведения каждого из нас – это модель поведения мальчика из сказки «Голый король». Мы просто увидели, что король голый, и у нас хватило безрассудства сказать об этом. Причем у кого-то больной темой была украинская культура, а у кого-то, как у меня, – использование психиатрии в каких-то брутальных целях.

Я общаюсь с отставным генералом, который длительное время работал в пятом управлении КГБ. У нас с этим человеком солидарность в некоторых вопросах (не по прошлому!). Как-то спросил его: зачем нужно было бросать нас, что-то там вякающих интеллигентишек, к матерым антисоветчикам? Зачем нужно было создавать эти «академии», где слабых теоретиков перековывали в убежденных врагов? Ведь в Москве такого не было, там для того, чтобы получить срок в 7 лет, нужно было что-то поистине грандиозное совершить. В Прибалтике местным за организацию давали по 2 года, а у нас за поэзию можно было десять схлопотать.

И вот что мне ответил старый чекист: «Мы были солдатами и исполняли приказы, не особо задумываясь над их целесообразностью». Был там генерал Федорчук – известная моему поколению фигура, человек, который помогал свергнуть Шелеста. И Федорчук говорил: «Мы должны очистить Украину от нечисти!» Сотрудники КГБ работали - очищали. О том, что будет дальше, никто не думал. При Сталине пускали в расход, тем самым ставя точку, но мы-то оставались! Пусть через семь, десять лет, но мы возвращались, и возвращались уже другими…

Это другой мир, и там другие законы

- Насколько трудно было принять такой срок – 10 лет?

- Я пришел в зону двадцатишестилетним. Когда мне дали 10 лет, это был шок. Выйти на свободу тридцатишестилетним стариком! Но в лагере я увидел людей, отсиживающих сроки длиной в четверть века. И речь не идет о том, насколько все эти лесные братья и бойцы УПА были образованы, воспитаны и к какому сословию принадлежали. Просто когда общаешься каждый день с человеком, который не ноет, проведя полжизни в зоне, начинаешь понимать, что твои собственные десять лет – это совсем немного. Причем в лагере «только» семь, а три – на поселении. А на поселении – легче… В общем, все познается в сравнении, и когда видишь рядом чужую проблему, которая больше твоей собственной, становится легче.

- Как Вас приняло население зоны?

- Вообще, начальство нас вечно сортировало, дабы мы не создавали группировок. Барак делили какими-то загородками. Говорили – «туда не ходи, с тем не общайся». Но как можно «не общаться», если отбываем срок все вместе на ограниченном пространстве?

В любом лагере существуют так называемые «семьи». Это группа людей, которые вместе едят и общаются. Так вот, существовала очень странная семья, безмерно раздражающая лагерное начальство, которому об этом сообществе из трех человек докладывали стукачи: начальник Службы Безопасности УПА по Львовскому округу «двадцатипятилетник» Пришляк, второй – солдат УПА Василь, досиживающий 32-летний срок, и третий – русскоговорящий еврей Семен Фишелевич Глузман.

Как-то раз, когда мы сидели у тумбочки и собирались ужинать, намазывая хлеб маргарином, бывший боец УПА Василь сказал, что у него состоялась короткая беседа с бывшим полицаем, который высказался в том ключе, что, мол, негоже с жидом якшаться. Василь полицая послал… Это другой мир, и там другие понятия. Рядом друзья, ты чувствуешь их поддержку, и сломать тебя тяжелее.

- Тяжело, но возможно?

- Были случаи. Малоизвестные или совсем неизвестные… Вместе с нами сидел писатель Василь Захарченко. Его сломали – через жену, через семью, не знаю уж. Мы ни о чем не подозревали. Его забрали на этап, а потом в «Литературной Украине» появилась гневная статья о том, как он ненавидит негодяев-отщепенцев Светличного, Глузмана и Калинца.

О невозможности люстрации в Украине

- Но Захарченко сидел. А как можно объяснить поведение тех, кто не сидел, но «гневно осуждал» – того же Яворивского?

- Очень просто. Это было их время, они приспосабливались и жили, как умели… Вот именно поэтому я с самого начала выступал против люстрации в нашей стране. К примеру – действительный Член Академии наук, который вынужден был вступить в партию, для того чтобы его карьера не захирела. Но он серьезный специалист и гордость Украины. Я знаю, что этот человек делал свою карьеру в том числе и на сотрудничестве. Но те, кто сегодня кричат о люстрации, забывают упомянуть о том, что людей ломали. Добровольцев было не так много, да и не нужны они были. Как правило, собирали компромат, а потом с помощью кнута и пряника загоняли в свое стойло.

- На Яворивского собрали компромат? Что заставило этого человека вместе с Драчем и Павлычко подписать осуждающее Стуса письмо?

- Я не знаю. Кто-то сотрудничал и не подписывал, а кто-то не сотрудничал, но его вызывали и говорили: «Подписывай, не то книжки выходить не будут». Есть суд Божий, и иногда в таких случаях возможен суд человеческий. Но ответьте мне – кто судить будет? Кто здесь моральный авторитет, который имеет право сказать – «я вас осуждаю»?

Мое глубочайшее убеждение – нужно дать этой стране остыть, и научиться жить без ненависти. Помнить нужно, но конкретика с фамилиями в Украине не пройдет. Недавно СБУ заявила, что будет открывать уголовные дела против покойников. Ну, что ж, тогда и царя-батюшку нужно судить, и Ленина, и Сталина. Неважно, что они здесь не жили! На мой взгляд, это полный бред, когда право не занимается живыми людьми, а пытается копаться в истории.

(Продолжение)
Беседовал Анатолий Шарий