…потребовался живой материал об охране морских рубежей. Задача усложнялась тем, что начальство хотело интервью на украинском языке…
В пресс-службе Пограничных войск надо мной потешались, мол, я не смогу отличить морскую форму от сухопутной. Тем не менее, все формальности уладили.
В Севастополе меня встретил капитан 3-го ранга Виталий Н. Сначала – в гостиницу, затем – в Балаклаву. Дорога на «УАЗике» занимает минут 10.
На корабле, куда меня проводили, не было ГСМ, посему стояли на якоре. Капитан корабля – москвич, под стеклом у него – фото жены и двоих детей.
Я тут же изъявила желание поговорить с матросами. Без проблем нам выделили каюту, оставили одних.
По сравнению с киевскими частями это был прогресс – там разрешали побеседовать с солдатами только в присутствии офицеров, а если и оставляли наедине, то на короткий срок, за который доверительной обстановки не создашь.
Мальчики охотно отвечали на вопросы. На русском. А вот при пожелании «Теперь то же самое, только по-украински» сникли, сказали, что не то чтобы нечего сказать, а языковой барьер. Устроились мы просто: матросы говорили по-русски, я переводила, они повторяли за мной. Потом при монтаже лишнее вырезали.
В целом у меня сложилось впечатление, что люди там более раскованны, чем в той же столице. Что рядовые, что офицеры говорили без оглядки на начальство, предлагали свои темы.
Тут же я узнала, что российские моряки получают в несколько раз больше, чем наши. Весьма поднимает патриотический дух, не правда ли?
Едва ли не поголовно офицеры, даже занимающие ответственные должности, - бесквартирные. Если учесть, что Балаклава – собственно, деревенька, то снимают они комнаты в частном секторе, где надо топить дровами, а воду носить из колодца.
Морские офицеры – аристократы. Они помнят об этом и стараются вести себя достойно. По крайней мере, нести самой магнитофон мне не позволили. Да, собственно, выказывали все знаки уважения.
В кают-компании, где обедают офицеры, обслуживает вестовой. Готовят на корабле, однако, матросы. Я стоически ела засушенные лепешки, которые мальчики называли печеньем, и хвалила. Недостачи в продуктах не испытывали.
Живут матросы на корабле. Каюты чем-то похожи на купе поезда, только на шесть мест. Верхние места – вроде гамаков, нижние – как полки в старом плацкартном вагоне. Поразившая меня теснота, говорят моряки, относительна. На подлодке куда большая скученность. Впрочем, подводную лодку мне показали только издали.
Я набила себе не одну шишку на лбу, пока научилась спускаться по лестницам вперед лицом. Мальчики же скользили как обезьянки. Моряки гордятся порядком и чистотой на корабле, в машинном отделении – как в операционной.
Помня о своей задаче, я поставила вопрос ребром – неужели нет хотя бы одного, говорящего на украинском языке? Перебрали поименно, вспомнили – один таки есть. Украиноязычным оказался начальник информационно-вычислительного центра по фамилии Иванов. Но как только я включила магнитофон, оказалось, что свободно говорить он не может. Записали ответы на вопросы. Однако читал он таким деревянным голосом, что использовать в эфире этот материал не представилось возможным.
В день отъезда сопровождавший меня офицер принес шампанское и виноград из собственного сада. Мы поговорили о том, что лучший способ загубить язык – это внедрять его насильственным путем. Что мужчина должен служить. Что присягу можно принимать один раз в жизни, и он должен был застрелиться, но не присягать повторно, а он это пережил.
…Наблюдая сейчас за тем, как власти предержащие разыгрывают в Севастополе политическую и языковую карты, совершенно очевидно, что затея эта сколь опасна, столь и бесперспективна. Ваших там явно нет, господа…
27.02.2006 17:14