Лики большого города: тюремные надзиратели
14.09.2006 17:41
…вышла на пенсию. Первая же неделя дома заметно напрягла весь наш немалый двор…

Специфика профессии откладывает неизгладимый отпечаток. Двадцать пять лет в тюрьме… Столько даже заключенные не сидят. И не говорите мне, что эти, мол, по эту сторону решетки. И спят чаще всего дома. Увы, это не помогает.

В Германии, в конце прошлого века, был проведен эксперимент. Тщательно отобранных 25 добровольцев поместили в специально отведенную «тюрьму» на две недели. При этом треть из них были назначены охранниками. И если в первые два дня все пытались быть дружелюбными, хоть и испытывая неловкость оттого, что приходится приказывать или подчиняться, то уже на третий день появилась подозрительность, страх, и ситуация стала стремительно развиваться. К охране якобы не было проявлено достаточное уважение, это породило конфликт, а факт, что охраны гораздо меньше, привел к мысли о возможном бунте.

Страх делает людей агрессивными, даже если он сидит где-то глубоко. Он толкает к превентивным мерам воздействия, делая их жесткими, если не жестокими. Тот, кто боится сам – старается подавить, запугать другого, чтобы вздохнуть спокойно. Эксперимент быстро вышел из-под контроля, были жертвы. Почему?

Человеческой природе чуждо долго злобствовать против того, кто лично тебе ничего не сделал. Особенно, если вы находитесь вместе достаточно долгое время. Чтобы «давить» постоянно – всегда нужна личная причина. И сама система, сама ситуация тюрьмы помогает ее найти. Деться-то ведь некуда. Ни тем, ни другим. Вот и получается, что хотя у надзирателя есть не только своя камера (комната отдыха), но и весь коридор, стены и заборы его окружают все те же. И атмосфера у них тоже общая.

Им нельзя быть добрыми и сочувствующими! Ибо в таком случае либо система отторгнет, либо, начав помогать своим «подопечным», они быстро попадут по ту сторону дверного глазка. Если бы у составляющих инструкции и должностные обязанности было больше чувства юмора, они наверняка бы ввели правило брать в надзиратели самых толстокожих. А впрочем, других сюда и калачом не заманишь. Те, кто по долгу службы вынужден находиться рядом с человеческим страданием, чтобы продолжать делать свое дело, заменяют сочувствие цинизмом, грубостью или пьянством. Толстокожесть нарастает сама.

Эти люди не должны быть слишком умны. Ведь имея здесь столько свободного времени, мало ли до чего они могут додуматься! Кроме того, интеллектуалы чаще всего обособлены. А здесь нужно держаться кучей. В круговой поруке и перед начальством (читай, системой) не так страшно, и мелкие делишки проворачивать удобнее. Зарплата-то сами знаете какая. А жить как-то надо.

Но как говорилось в одном анекдоте – разве это жизнь? Сплошное мучение… Человеческая психика тяготеет к стабильности. Быть жестким и бесчувственным на работе и белым и пушистым вне ее – трудно. Особенно дома, где человек полностью расслабляется, сбрасывает маски и становится самим собой. Поэтому тюремные замашки переносятся и в семью. Если она есть. Конечно, трудно представить себе такую маму… Да и жена такая, наверное, тоже не подарок…

А кроме того – у надзирателей на стороне нет друзей. Никто из них и не стремится обнародовать свое место работы, но шила в мешке не утаишь – профессиональная деформация, знаете ли…

Кто-то может их не любить и презирать. Кто-то жалеет. Большинство же из нас их сторонится. Только… Кому-то ведь надо выполнять и эту работу? И плохо ли, хорошо ли, но они ее делают. И продолжают жить среди нас, в этом большом городе.