«Горячая точка» у границ Украины.<br>Часть 2
26.12.2006 18:47
…ее соседями. Редакция From-UA продолжает публикацию материала, цель которого – разобраться, без симпатий ко всем сторонам затянувшегося конфликта, что же происходит у границ Украины, чем это нам грозит и как с этим жить. Первую часть предлагаемого вниманию читателей материала можно прочесть здесь.

Берег правый: Молдаванбаши

Формально в Молдове сегодня парламентская республика. Депутатские мандаты поделены между правящей Компартией (ПКРМ), де-факто являющейся собственностью нынешнего президента Владимира Воронина, и «конструктивной оппозицией» в лице Христианско-демократической партии (ХДНП), столь же безраздельно принадлежащей
Юрию Рошке. Прочие политические карлики, в том числе и вошедшие в парламент, каким-либо реальным влиянием не обладают вовсе. Зато они создают возню и шуршание, заменяющее в Молдове политическую жизнь.

На момент установления этого паритета, наступившего после выборов 2001 года, ХДНП, хотя и обладавшая явным меньшинством в парламенте, была традиционной властительницей уличной митинговой стихии. Власть эта была тогда достаточно велика, чтобы с ХДНП некоторое время всерьез считались – но сегодня и ее влияние мало-помалу сходит на нет.

Коммунисты в Молдове уже укрепились. Они чувствуют себя гораздо увереннее, чем 6 лет назад. Их уже почти не волнует общественное мнение ни в Молдове, ни вне ее, поскольку противоречивые интересы внешних игроков всегда позволят им сманеврировать, удержать власть и даже получить международную поддержку. Сегодня они уже готовы жестко, без оглядки на чьи-то осуждающие заявления, подавить любые уличные протесты, их уже не устрашат ни массовые аресты, ни пролившаяся кровь. Словом, времена изменились и шутки кончились, и это понимают все, в том числе и вчерашние демонстранты.

А потому ХДНП уже никогда не выведет на улицы 30-50 тысяч человек – а если и выведет кого-то, то репрессии последуют весьма жесткие. И не только против рядовых демонстрантов, но и против лидеров ХДНП, сидящих в парламенте, причем даже парламентская неприкосновенность их не спасет.

Когда нет ни репутации, ни морали, то жизнь проста, и цели просты, и средства их достижения просты, но эффективны. К примеру, Кишинев совершенно не смущает тот факт, что Молдова проиграла уже около полусотни исков в Европейском суде по правам человека и вскоре неизбежно проиграет еще примерно 200 таких же дел. «Наплевать, заплатим, – рассуждают в президентском дворце. – Тем более, что и заплатим, по сути, не мы, а те, о чьих "правах" так пекутся в Страсбурге. Ведь платят-то по искам из бюджета Молдовы – то есть из налогов, собираемых с них же».

Примерно так, наверное, рассуждают в Кишиневе – и тут же отдают указание прокуратуре: разослать адвокатам официальное предупреждение о том, что отныне подготовка документов для возбуждения иска в Европейском суде автоматически повлечет за собой возбуждение против подготовившего их юриста уголовного дела по статьям об антигосударственной деятельности. И оно было разослано. Примерно полгода назад.

Сегодня Молдова уже совершенно отчетливо напоминает... нет-нет, не Гаити времен Дювалье. И не Северную Корею. И, конечно же, не Белоруссию – там, при всех «бацькиных» перехлестах, все гораздо благополучней и гораздо демократичней. Сегодня Молдова напоминает СССР позднебрежневской эпохи: с лидером, впавшим в маразм, но наделенным, тем не менее, всей полнотой власти, с картинной постоянной борьбой против коварных внешних и внутренних врагов – и с полнейшим разрывом между парадными декларациями и неприглядной реальностью.

Атрибуты кишиневской демократии превращены в пустую формальность. Парламентская фракция ПКРМ по звонку из президентского дворца безропотно проголосует за все, что угодно. Вся реальная власть сосредоточена в руках президента Воронина – дряхлеющего, но не выпускающего бразды правления из рук – и его ближайшего окружения. При этом, формально, по конституции, Воронин обладает весьма ограниченными полномочиями как президент и, как следствие, ничем не рискует и не несет никакой ответственности – совершенно в духе покойной КПСС. Но как хозяин парламентского большинства – он абсолютный диктатор Молдовы.

Его власть – теневая, он действует через посредников: управляемый парламент, карманную прокуратуру, суды, озвучивающие любое решение, спущенное сверху, полицию и спецслужбы, арестовывающие любого, кто неугоден властям, по любому, тут же сфабрикованному обвинению. Полумилицейское-полукриминальное прошлое нынешнего молдавского президента – бывшего министра МВД, чье восхождение на вершину власти было, в свое время, оплачено деньгами ОПГ Григория Карамалака, сформировало такое же полументовское-полууголовное настоящее в пределах всей «Республики Молдова».

Подлинные реалии молдавской жизни – аресты и исчезновения неугодных режиму лиц, карательная психиатрия, жесткий полицейский прессинг, судебный произвол, всевластие диктатора и его окружения – и полное бесправие всех прочих. Все это, в сочетании с высочайшим уровнем коррумпированности всего государственного аппарата, приняло в Молдове настолько всеобщий характер, что уже не вызывает и тени возмущения в обществе.

Собственно говоря, оппозиции режиму Воронина-отца (есть еще и сын-банкир, этот держит в руках семейную кассу) как таковой просто нет. Оппозиция предполагает, как минимум, наличие собственной позиции, отличной от позиции начальства. Но бессарабским молдаванам подобный стиль поведения глубоко чужд, а разного рода меньшинства от участия в политической и общественной деятельности полностью изолированы.

Сложившаяся в Молдове за 15 лет независимости изоляция меньшинств носит многоуровневый и хорошо продуманный характер. Ее элементами, в частности, являются и национальные общины, надежно контролируемые спецслужбами Молдовы. Причем, вопреки распространенному в СМИ мнению, русские, живущие в Молдове, вовсе не являются самым ущемленным в своих правах меньшинством. Украинская диаспора Молдовы гораздо бесправней.

Берег левый: Смирнов и пустота

По той же классической советской модели: тоталитарное подавление гражданского общества, с одной стороны, и эксплуатация образа врага, с другой, обеспечивают стабильность ситуации внутри страны и тираспольские власти. Хотя, разумеется, на каждом берегу есть свои особенности и свои фирменные пропагандистские блюда. В Молдове на первом месте выступают полицейские репрессии, а образы врагов, «имперской России» и поддерживаемых ею «приднестровских сепаратистов» выполняют вспомогательные функции. В Приднестровье, пережившем войну, пугающий образ «румын» из Бессарабии, поддержанных Западом и стремящихся совместно с ним к физическому истреблению славян, стал самым эффективным инструментом консолидации общества – благо, события 1992 года дают богатую и убедительную фактологию для обоснования такого подхода.

Карательные же меры по отношению к политическим противникам осуществляются в основном руками Министерства государственной безопасности (МГБ), а еще чаще – через посредство управляемой МГБ «общественности». Впрочем, провести четкую грань между кадровыми работниками МГБ и представителями приднестровской общественности иной раз тоже бывает ой как непросто. Как бы то ни было, эти карательные меры играют в Приднестровье второстепенную роль и носят сравнительно мягкий характер. Впрочем, есть и заповедные области, даже мимолетный заступ в которые ведет к верной гибели от пули киллера или несчастного случая. В основном эти области связаны с теневым бизнесом приднестровских верхов.

Борьба приднестровцев «за право жить на своей земле» – конечно же, дело святое, способное вызывать сочувствие и симпатию. Беда лишь в том, что эта борьба – при всей ее святости – очень скоро стала фиговым листком, прикрывающим дележ собственности и обогащение правящей верхушки, а приднестровское «государство де-факто» оказалось низведено до роли официанта, обслуживающего сей процесс. Впрочем, констатируя это, не стоит впадать и в чрезмерные упрощения – все происходило в несколько этапов и не всегда зависело от одной только воли приднестровского руководства.

Трезвый взгляд на зарождение ПМР, к сожалению, всегда был редкостью. В угоду пропагандистским нуждам, побудительные мотивы лиц, стоявших у ее истоков, либо безмерно идеализировались, либо столь же безмерно опошлялись. Правда, как обычно, лежит посередине: подъем общественного самосознания в Приднестровье в начале 90-х был налицо, но организовать, возглавить и профинансировать из средств предприятий борьбу приднестровцев за гражданские права левобережных директоров побудил, в первую очередь, страх за себя и свое личное положение.

Иначе и быть не могло – директорский корпус Приднестровья отнюдь не состоял из подвижников и святых, как, впрочем, не состоял он и из законченных негодяев – обычные люди, каждому своя рубашка к телу ближе... Понятно и то, что, оказавшись в новых условиях, они, в первую очередь, озаботились о собственном благосостоянии на случай возможного краха. Так что первая волна «прихватизации», по сути, была волной банальных хищений, чуть прикрытых пафосом борьбы с национализмом и кишиневской агрессией.

Но, помимо заботы о себе, любимых, директора были вынуждены что-то делать и с системным кризисом приднестровской экономики в целом. А экономика ПМР, буквально с первых дней существования непризнанной государственности, оказалась в очень непростых условиях, когда на разрыв союзных связей наложились непризнанность,
затем война, следом – снова непризнанность.

Вырванные из цепочки поставщиков и потребителей, приднестровские предприятия стали нежизнеспособны. Начался долгий и мучительный процесс встраивания их в новую систему экономических отношений, взамен рухнувшей старой. И приватизация, как ни крути, была неизбежной и необходимой частью этого процесса. Так что, хотя по-настоящему массовая приватизация началась в Приднестровье примерно 4-5 лет назад, она шла и раньше, только по-тихому и в меньших масштабах.

Приватизация, в общем-то, была такой же, как на всем пространстве бывшего СССР. С одним лишь «но»: все как везде плюс непризнанность. В силу этой непризнанности, приватизация получалась как бы не вполне законной – в том смысле, что Молдова могла бы со временем заявить претензии на принадлежащую ей собственность. А это означало, что прозрачные схемы в Приднестровье работать не могли – и не работали. И не работают. И прозрачные инвесторы туда не шли – и не идут. А «серые» схемы неизбежно порождают полукриминальные отношения.

Альтернативы в существующих условиях им нет, а постоянное пребывание в таком поле вседозволенности порождает массу соблазнов для верхов – и сильно их развращает. Что, собственно, мы в Приднестровье и наблюдаем: из-за «серости» и непрозрачности схем и не поймешь уже, где неизбежный в условиях непризнанности «откат» на сторону, а где банальная перекачка государственных денег в личный карман. Впрочем, и грань между личным и государственным в силу той же непризнанности тоже оказалась изрядно стерта...

Приватизация, как это хорошо известно из опыта последних десятилетий, в любом, даже в самом идеальном случае – процесс криминогенный, привлекающий всяких
комбинаторов. В условиях же Приднестровья, в силу полулегальности и полупрозрачности приватизационных схем, это положение верно втройне. Кроме того, для российского бизнеса «первого эшелона», как впрочем, и второго, и третьего, то есть для серьезного бизнеса, уже в силу своих масштабов хотя бы в какой-то степени озабоченного законностью и собственной репутацией, предприятия Приднестровья, за исключением разве что Металлургического комбината в Рыбнице (ММЗ) и МолдГРЭС в Днестровске, слишком незначительны.

Эти обстоятельства и породили фактическое ограбление Приднестровья разного рода российскими авантюристами – а местные элиты, видя такую ситуацию, и не имея вначале сил, а впоследствии и большого желания воспрепятствовать ей, действовали по известному принципу: «Лучше уж я, и еще раз я, и снова я, чем какой-нибудь подлец».

Не вдаваясь сейчас подробно в историю вопроса – иначе впору засесть писать монографию о международных экономических аферах или лихой детективный роман, но уж никак не газетную статью, – упомяну, к примеру, скандал вокруг приватизации «Молдавкабеля». Собственно говоря, тогда налицо была эдакая «матрешка»: операция поменьше – попытка рейдерского захвата единичного предприятия, и, одновременно, операция помасштабней – попытка государственного переворота с целью захвата всей приднестровской собственности.

Для обеспечения обеих операций группа авантюристов из числа депутатов Мосгордумы от российского «Единства» (не первый, прямо скажем, класс политических фигур), действуя методами политического франчайзинга (очень распространенная в Приднестровье схема, доведенная в последние годы буквально до совершенства), организовала общественное движение «Единство Приднестровья» во главе с неким Артемом Хрюкиным, импортированным с этой целью из России. Крышевали «Единство Приднестровья», ни много ни мало, российские миротворцы.

А в числе ключевых посредников той, уже подзабытой авантюры, был и некий Алексей Мартынов, ныне – исполнительный секретарь-руководитель аппарата Межпарламентской ассамблеи государств-участников «Сообщества за демократию и права народов» и доверенное лицо начальника Управления Администрации президента РФ по межрегиональным и культурным связям с зарубежными странами Модеста Колерова... Впрочем, не будем забегать вперед.

Тогда операция с «Единством Приднестровья» провалилась. Авантюристы, решившие походя выбить с поля команду президента Смирнова, были жестоко наказаны им за самонадеянность. Зато вполне удавались операции, когда с президентским окружением не забывали делиться – пусть и неохотно.

Вот, например, операция по акционированию и продаже-перепродаже акций ММЗ: тут Смирнова с командой тоже попытались было объехать на кривой козе – и это породило нешуточный конфликт. Но стороны, в конце концов, кое-как договорились. А многократная перепродажа МолдГРЭС, в которой г-н Бабурин, матерый русский патриот, обеспечивал российскую часть крайне непрозрачной и сомнительной сделки, а родственник жены президента Смирнова, тогдашний министр юстиции Виктор Балала – приднестровскую, шла уже под прямым патронажем президента. И прошла гладенько, без сучка, без задоринки. Были, правда, скандальчики в СМИ, но на них просто начхали, а конфликт в Верховном Совете потихоньку кулуарно пригасили.

Из последних событий наиболее заметна продажа коньячного комбината «КВИНТ», но этот сюжет, по-видимому, пока в развитии, и предприятие еще не раз будет перепродано. А в общем-то, судя по всему, схема легализации проданного, вопреки непризнанности, юридически отлажена и работает. Отчего приватизация в Приднестровье и приобрела обвальный характер. В ряде случаев, на поздних этапах длинной серии сделок, когда очередной покупатель, после длинной цепочки перепродаж, может рассчитывать, в случае чего, на статус «добросовестного приобретателя», здесь уже мелькают и серьезные фирмы – но первые шаги всегда делают «темные лошадки».

Возможно, конечно, что «серость» схем вовсе не прикрывает чьи-то аферы, а вызвана ситуацией непризнанности, но... пойди это проверь. А глядя на свеженькие иномарки и особняки, которыми пестрит Тирасполь, в это и вовсе верится с трудом. Деньги от приватизации, в принципе, идут в бюджет, но... как-то их маловато, этих денег. Словом, «серость» схем, исключающая всестороннюю и полную проверку сделок, с одной стороны. порождает большие возможности для сопричастных лиц, с другой – неудобные вопросы и кривотолки снизу.

И не только приватизация порождает такие вопросы. А фантастических размеров газовый долг ПМР, превысивший, вместе со штрафными санкциями миллиард долларов – притом, что рядовые потребители, в целом, рассчитывались за газ довольно аккуратно, вот только деньги исчезали неизвестно куда? А торговля лекарствами, полностью контролируемая президентской «семьей», диктующей уровень цен? А расходование бюджетных средств, на котором кормятся фирмы-прилипалы, записанные на родственников разного рода руководителей?

Все это создает очень специфическую систему взаимоотношений в экономике. Не «бандитскую», как часто пишут, а просто экономически и юридически уродливую. Систему, в которой, опять же, к примеру, вечный депутат Верховного Совета Галина Антюфеева, в то время – председатель комитета по вопросам законодательства, смогла «пробить» через Верховный Совет амнистию по единственной статье «За хищение государственных средств в особо крупных размерах». Коснувшуюся, в итоге, единственного человека – проворовавшегося главного бухгалтера Министерства юстиции и закадычной подруги Антюфеевой. Кстати, по указанной статье, за все время существования непризнанной Приднестровской республики ни один человек не отсидел ни одного дня...

Все эти маневры начальства наверху отлично всем видны снизу, и умолчание о них в местных в СМИ с лихвой компенсируется устными рассказами и домыслами. Плюс растущий разрыв между богатыми и бедными. Плюс трещащий по всем швам бюджет. Плюс чудовищно низкая квалификация чиновников и законодателей, порождающая бестолковую работу государственной машины... Призывы потерпеть и затянуть пояса, в ожидании «признания республики» давно вызывают усмешку.

Чтобы желание граждан подвергнуть серьезной проверке деятельность «столпов и основателей» приднестровской государственности не вышло из-под спуда, власть принимала и принимает меры. Демократические институты Приднестровья, возникшие на волне народного подъема начала 90-х, последовательно сворачивались. Сегодня они подменены симулякрами – «общественностью», организуемой и управляемой МГБ. А всякая общественная активность, находящаяся вне этого контроля, объявляется происками врагов: Молдовы, Румынии и вообще – «Запада».

В результате такого государственного строительства, сегодняшняя ПМР, как и соседняя Молдова, тоже все больше и больше напоминает СССР времен Брежнева – только поменьше и победнее, конечно, чем 15 лет назад. Как и Молдова, и – как некогда СССР – ПМР все меньше и меньше нужна свом гражданам.

Еще с середины 90-х из Приднестровья (как впрочем, и из Молдовы) идет массовый отъезд. Уезжают активные, умелые, квалифицированные люди. Остаются обладатели противоположных качеств – такая вот селекция со знаком «минус». На месте недостроенного государства возникает пустота, которой управляет бессменный, избранный недавно на четвертый уже срок, президент Смирнов.

Чье зеркало кривее?

Если оценивать ситуацию объективно, то оба враждующих короля – Воронин в Кишиневе и Смирнов в Тирасполе – удивительно похожи: они в равной степени голые. Оба руководят эфемерными, несостоявшимися государствами – и никакое признание или непризнание ничего здесь не прибавит и не убавит. Оба вынуждены лихорадочно искать опору своим режимам внутри страны и экономическую поддержку вне ее, поскольку без донорских вливаний обе экономики существовать не в состоянии.

Собственно говоря, все это было бы еще полбеды. Хуже то, что ни один из режимов не сохранил в действительности ни одной цели, которую можно было бы назвать достойной государственного строительства. Элиты на обоих берегах озабочены собственным выживанием – и только. А поскольку прямо этого не скажешь, то и те и другие вынуждены непрерывно лгать. В Кишиневе – о стремлении построить в Молдове «поликультурный» рай при росте националистических настроений и усилении давления на национальные меньшинства. В Тирасполе – о борьбе за независимость и признание Приднестровья как государства при фактически полном и окончательном отказе от всяких попыток его достичь.

А еще можно обличать друг друга, доказывая своим гражданам, что «там», за Днестром («у сепаратистов» или «у румынских националистов»), все гораздо хуже, чем «здесь» («в международно-признанном государстве» или в «республике, созданной прямым волеизъявлением народа»). Можно парировать обличения другой стороны, выясняя, чье зеркало кривее... Откровенно говоря – они одинаково кривы. И пропагандистское вранье на обоих берегах удивительно похоже друг на друга.

Есть китайская пословица о том, что ложный человек, исповедующий истинное учение, делает его ложным. А истинный человек, даже исповедующий ложное учение, делает его истинным. Сегодня на обоих берегах Днестра правят бал ложные люди, оттеснившие истинных в сторону – в этом вся беда. Куда они заведут тех, кто поверил им?



P.S. О перспективах развития ситуации на Днестре читайте в ближайшее время в статьях из приднестровско-молдавского цикла на From-UA.