Железнодорожный экстрим
29.07.2010 10:41
...по 2-3 раза в месяц таскаться в Белокаменную в роли мелкого коробейника. Отлежал на полках бока на всю оставшуюся жизнь, насмотрелся в пути на такое, что вам и не снилось. Был и свидетелем эволюции таможни из куреня казаков-разбойников в организацию более изощренного способа роста благосостояния мытарей.

Однако последняя поездка стала испытанием для моего относительно немолодого организма. Угораздило меня ехать, когда столбик термометра изнывал у отметки +35°C. Персональная точка зрения, что уж в международных поездах в такую жару непременно должна работать вентиляционная система вагонов, была наивна яко золушка в коллективе морально раскрепощенных орков. Хотя, надо признаться, со школьной скамьи не страдаю приступами беспочвенного оптимизма и отношу себя к умеренным циникам со здоровым скептическим взглядом на современную украинскую действительность.

Механик состава, ехавший в нашем вагоне №7, на мой неуместный вопрос про кондишн, меланхолично ткнул фомкой на литые буквы на торце вагона: «Завод Аммендорф. 1972 год». И с тоской работника, замордованного поломками вверенного ему оборудования, добавил, что «капиталку» вагону сделали аж в 1989 году, когда главный коммунист Советской Украины Макарыч с огоньком костерил с трибуны руховцев.

От досады на свою невнимательность, подвигнувшую меня на глупые вопросы, уставился на «иконку» «Правил проезда пассажиров в поездах междугородного сообщения», вывешенную аккурат против моего купе. Правилами строго возбранялось «проезжать на подножках и крышах вагонов», «применять открытый огонь», «повреждать внутреннее вагонное оборудование». Сразу представились образы пассажиров, веселыми гроздьями свисающими с подножек вагонов, а на крышах, те кто не втиснулся в компанию «подножечников», разводили открытый огонь для приготовления шашлыка на мангале из раскуроченного вагонного оборудования.

Черный юмор свода «Правил» несколько приободрил меня. Вестимо приятно удостовериться, что есть люди ещё более «развитые» в умственном плане, которые и формулируют требования к временно проживающим в поездах.

Красный столбик спиртового термометра, прикрепленного возле служебного купе, дотянулся до отметки +31°C. С этим можно жить. Не травмоопасному комфорту способствовали открытые фрамуги во всех купе и коридоре. А ночью было моментами чудесно от прохладных могучих сквозняков. Дело оставалось за малым – шибко не подставлять поясницу и голову под живительную струю «забортного» воздуха.

Вообще всё соответствовало норме для туземцев, притерпевшихся ко всяким проявлениям исконно-посконного сервиса. Оба туалета функционировали, пол в них был в меру обос...ан, имелись обмылки, отдаленно напоминающее моющее средство, и туалетная бумага. Доступ к клозетам оказался неограниченным благодаря тому, что вагон заполнился едва ли на треть. Скатертей-самопьянок не наблюдалось. Хотя ещё в пору кравчуфикации трудового люда посиделки с обильным возлиянием не пресекались. Всё также по вагону шастают профессионально немые представители мелкого бизнеса, предлагающие печатную продукцию, стимулирующую сексуальное воображение, и вороватые менялы, упорно пытающиеся лошить публику заниженным обменным курсом валют. По желанию можно было испросить горячего чаю у предупредительно хамовитых вагоноважатых.

Кроме пунктов неотвратимого, как генетический код, пограничного шмона, время в пути удлинилось появлением на украинской территории так называемых технических стоянок. В пору развитого кучмизма, когда населению державы объявили, что экономика размножается неприлично быстрыми темпами, погромная активность керманычей додумалась на ЮЖД модернизировать двухколейное полотно в одноколейное. Надо полагать в целях минимизации эксплуатационных издержек. Теперь на нескольких станциях «потяг» стоит, терпеливо пропуская встречный состав. А ежели тот выбьется из графика, что не является диковинным случаем, то приходится простаивать сверх указанного в расписании времени.

Расстояние в 950 км наше бунгало на колесах промчало за 23 часа. То бишь ехали со средней скоростью 40 км/час. Примерно с такой прытью добирался Николай Васильевич Гоголь на птице-тройке из Нежина в Санкт-Петербург в 1828 году.

Стоимость проездного билета в купейном вагоне с обломками скромных советских услуг составляет треть среднестатистической зарплаты в Украине – около 700 грн. В памяти острой занозой сидит информация о цене купейного места в эпоху позднего брежневского застоя. Будучи студентом, доводилось по нескольку раз в год перемещаться из Москвы в Украину и обратно, пользуясь исключительно первым классом, т.к. его стоимость 13-14 рублей лишь символически напрягала мой бюджет студента (40 руб. стипендия и примерно столько же нерегулярный приработок в качестве сторожа или грузчика). Более того, на червонец закатывал в вагоне-ресторане гульбу до состояния обрывочного самоощущения в компании таких же бедных студентов.

Теперь же когда моя зарплата в 2,5 раза превосходит среднее довольствие свободного украинца мне как-то мучительно больно выкладывать 700 целковых за сомнительный сервис «Укрзализныци». Да и семья будет косо смотреть на моё сибаритство. Потому-то обратно на родину решил добираться вторым классом (о чем впоследствии пришлось пожалеть), попутно экономя 350 грн. для посещения Третьяковской галереи и какой-нибудь другой мировой достопримечательности, коими славна Первопристольная. Искусство, известно, требует некоторых жертв.

Очевидно, нынешние тарифы продиктованы не экономической целесообразностью. Ведь проехаться 1-м классом от Мариуполя до Киева будет стоить не более 160 грн., а за купе в скором Киев - Москва (практически то же расстояние, что от Мариуполя до Киева) надо вытряхнуть из мошны более 850 грн.

Для информации: стоимость билетов на Москву за последние четыре года выросла почти в четыре раза.

И этот творимый госмонополией беспредел творится при практически неизменной зарплате обслуживающего персонала поездов и наличии всё тех же разбитых вагонов и тепловозов. Думается, что власти явно озабочены тем, чтобы максимально затруднить простым гражданам Украины общение с родственниками и знакомыми из России и огородить население от тлетворного влияния Востока.

Плацкарт на обратном пути был почти под завязку набит разночинным народом, везущим с собой не только пожитки, но и нескольких горластых карапузов, которые ударились в крик, как только оказались в духоте замкнутого пространства и наперебой голосили до глубокой ночи.

К 10 часам утра в нашей консервной банке от невразумительной ночной свежести не осталось и следа. Верхняя часть окон открывалась только узкой щелью и только на одной стороне. Окна боковых мест конструктивно не предполагали никаких манипуляций с открыванием и закрыванием. Приходилось проявлять известную сноровку пытаясь обнаружить струйки тощих сквозняков дабы подставить под них взопревший лик. А когда от «жаркого» я стал расщепляться на аминокислоты, пришло в голову спасаться старинным узбекским методом – поправ обжигающим чаем холодное пиво, попытался поддерживать водный баланс на приемлемом уровне.

В полдень, размордевшие на полной опасностями и лишений государевой службе, «зеленые фуражки» и таможенники, обливаясь обильным потом, 80 минут несокрушимо бдели национальные интересы своей державы. О том, чтобы выйти в тамбур и глотнуть воздух из открытой двери вагона, не могло быть и речи. Условия пограничного досмотра категорически требовали пребывания терпил строго на местах «временной прописки», закрытых дверей, туалетов, задраенных люков и прочих лазов, чрез которые злоумышленники могут просочиться на тщательно охраняемую суверенную территорию.

Когда я в состоянии организма, случайно заснувшего на верхней полке русской бани, сполз на перрон вокзала, меня опахнула арктическая прохлада 34-градусной спеки. «И понял я в сердце моем», словно бомж, нежданно нашедший недопитую бутылку портвейна и роскошно недокуренный «бычок», что жизнь имеет свойство периодически налаживаться.

Не подумайте, что жалуюсь. Никоим образом, ведь жизнь прекрасна во всех её проявлениях. К тому же, железнодорожный экстрим подтвердил мои здоровые амбиции дожить до пенсии. Даже если руководимые МВФ доморощенные реформаторы осуществят свою сокровенную мечту – проредить кандидатов на пенсионную пайку увеличением «демобилизационного» возраста. Перефразируя поэта – «те, кто выжил в катаклизме, пребывают в оптимизме».