Трудно сказать, кто и когда именно впервые вымолвил (или нацарапал пером) слова «Украина» и «украинцы». Это давно является предметом ожесточенных споров, перерастающих во взаимные оскорбления. Однако предки сегодняшних «громадян» жили тут давно. Еще с тех пор, когда они были разделена на племена, этносы и даже подрасы. На вершинах Карпат скакали вокруг каменных идолищ потомки кельтов и фракийцев, в лесах жгли костры славяне, с городских башен плевали на смердов варяги, а по степи носились грабившие их всех сорок кочевых языков. Ах, да, еще в поймах рек прятались от всех какие-то «бродники». Вот так выглядел в те времена «древнерусский народ», проживающий на территории будущей Украины.
Себя он, разумеется, ни древним, ни русским не считал. Тогда вообще еще не придумали понятие национальность. Люди осознавали, что принадлежат к определенному племени и роду, подчиняются одному князю, но еще не оперировали понятиями этноса. Для них все, жившие в их деревне, были своими – а все, жившие за лесом (и за морем), были чужие. Тем не менее, чужаки имели на этот народ огромнейшее влияние. По сути, почти всё он перенял у чужаков: варягов, греков, хазар. Ну, разве что кроме технологии лепки горшков, которые «не боги обжигают». Но вот самих богов позаимствовал.
Половина мест в пантеоне князя Владимира принадлежала богам, прибывшим на Русь с берегов Балтики или из бескрайней степи. Это был короткий период религиозной демократии, когда власть признала равными религии и культы всех, кто находился под её скипетром, но глупо заставляла людей поклоняться всем богам сразу. Ничего путного из этого не вышло, хотя народ особо и не возражал. По крайней мере, летописи не упоминают о каких-то восстаниях на религиозной почве в то время.
Затем венценосному бастарду взбрело в голову креститься в греческую веру. Византия, которая на тот момент успешно растеряла свои земли на западе, юге и востоке, с надеждой поглядывала на север, на еще не освоенную своим политическим покровительством Русь. В то время христианство, как и ислам, были не только религиями, но и мощнейшими орудиями политики. А греки орудовали своим православием очень умело.
В общем, князя Владимира уговорили (или охмурили). А он, в свою очередь, очень быстро уговорил своих подданных. И в стольном граде Киеве произошло то, что в наши дни можно увидеть во время рекламных акций баптистов, только в куда большем масштабе и под руководством не американских пасторов, а греческих архиереев: тысячи людей, вошедших в Днепр по своей воле или загнанные пинками, единодушно меняли свои религиозные убеждения.
Никто не возмущался, не размахивал лозунгами, не поднимал восстания. А ведь разозлить толпу в то время было куда проще, чем сейчас! Народ мог взяться за топоры и наброситься на княжескую дружину из-за повышения налогов на полушку. Но не стал. Неужели так проникся новой верой? Или ему было просто наплевать на старую? Видимо, да, в отличие, скажем, от вятичей, которые держались дедовской веры еще полтора века, убивая заезжих крестителей.
Это событие стало одним из самых важнейших в нашей истории, определив её развитие на тысячу лет вперед. И не только тем, что принесло на Русь православие, вокруг которого формировалась дальнейшая культура и политика. Но и той легкостью, с которой предки нынешних украинцев практически без возражений подставили свои мозги для культивации в них принесенных из-за моря идей. В дальнейшем они еще не раз будут такими покладистыми.
«Вставайте, люди русские!»
В княжеские времена слово «русский» имело такое же значение, как сегодня слово «немецкий» или «японский». Оно означало принадлежность. «Чьи вы, люди?!» - грозно вопрошал заехавший в глухое село богатырь. «Ваши, батюшка, ваши, русские мы!» - кланялись ему мужики, не желавшие неприятностей. Сам богатырь тоже был русским, ведь он служил в дружине русского князя. Но только князь именовался русским в силу своего происхождения (из руссов).
Впрочем, довольно скоро русских князей стало так много, что они предпочли именоваться по названию своих уделов. А следом за ними тут же появились владимирские, рязанские, черниговские, полоцкие, смоленские (и т.д. и т.п.) богатыри и мужики, которые не питали друг к другу никаких братских чувств.
Когда владимирские в 1169 году разграбили и сожгли Киев, то киевские не сочли это гражданской войной. Соседушек считали своими не более, чем пришедших вместе с ними половцев. Когда в 1240 году владимирские, в составе армии Батыя, снова сожгли Киев (на этот раз окончательно), то оставшиеся в живых киевские лишь посетовали, что христиане помогли поганым порушить Божии храмы. Никто не кричал «братцы, да что ж вы, мы же свои, русские!». Этих слов не произносили еще лет двести, пока по всей необъятной митрополии московского православного владыки не разнеслось учение о едином «православном народе русском».
Трудно сказать, кто больше был в этом заинтересован: московский митрополит или московский великий князь. Но сама идея принадлежала церкви и оказалась очень удачной. Ведь объединение населения разных княжеств, а позднее и разных государств, тогда было возможно только на основе религии. Более того, крещение (переход в православие) позволял пополнять ряды «своих» людьми разных национальностей и даже других вероисповеданий. Кстати, позднее крестились и стали «русскими» 2/3 татарской и ¾ кавказской знати.
Церковь поучала паству не только соблюдению заповедей Христовых и единству православного люда, но и проводила политическую пропаганду в пользу московского князя (позднее – великого белого царя). Идея объединения православных людей (и православных земель) стала отличным политическим лозунгом для последующей экспансии Москвы. Наконец, благодаря тому, что православная митрополия (позже – патриархия) находилась на земле русских князей, то и церковь тут именовалась не греческой, а русской. А потому и объединенный православный народ стал русским, на века получив себе это имя, которым до сих пор пользуются те из его потомков, кто не перезаписался в украинцы, белорусы или космополиты.
Процесс шел успешно и уверенно, потому что тогда церковь была единственной структурой, которая имела свои «филиалы» в каждом крупном населенном пункте, которая не просто могла свободно проповедовать, но которую слушали. При этом государство (власть) тогда никакой пропаганды не вело. Оно общалась с народом исключительно посредством дубины, которая обрушивалась на головы непокорных. Так что единственной альтернативой церковной пропаганде были только бродячие артисты: московские скоморохи и малороссийские кобзари, баламутившие народ своими песнями с крамольным смыслом. Но московская церковь никакой альтернативы не терпела (и не терпит), поэтому со своими трубадурами она поступала так, как в фильме «Андрей Рублев».
«Навікі разом!»
Малороссийские кобзари свободно бренчали на базарах аж до XX века. Такую привилегию они, вероятно, получили благодаря тому, что в XVI-XVII веках они работали не против, а в интересах православной церкви. Распевая крамолу, направленную против поляков, против ополячившихся местных князей, против католической церкви, а также против магометанского юга (татар и турок). Словом, раздували искры недовольства, выступая в качестве эдаких оппозиционных СМИ.
В основе этих политических интриг лежала многовековая борьба между двумя центрами объединения раздробленной Руси: Литовским и Московским княжествами. Вопреки пропаганде школьного курса истории, никто из них не был ни «защитником», ни «оккупантом». Это была распря двух соседей, которые затем породнились, после чего борьба за имущество между родственниками лишь ожесточилась. Обе стороны имели одинаковое право на десятки удельных княжеств и вырывали их друг у друга кровавыми войнами, придворными интригами, переманиванием удельных феодалов, браками по расчету и прочими методами.
В числе прочих делили и православную паству: в XIV веке появились два «митрополита всея Руси» (литовский и московский), а также отдельная Галицкая митрополия. Аппетит владык, жаждущих подмять под себя новые епархии и монастыри, был ничуть не меньше, чем у их дерущихся за уделы и города великих князей. Агитируемый сразу двумя русскими церквями, народ не решался принять чью-то сторону за идею и отправлялся в поход только за деньги или по приказу барина. Так что московско-литовские войны были бесконечными и вялотекущими и лишь раздражали мещан и крестьян по обе стороны «фронта». Весьма показательна в этом плане история осад и штурмов Смоленска, раз пятнадцать переходившего то под московского, то под литовского князя.
Ситуация поменялась после Люблинского (1569) объединения. Изначально оно было обречено на провал, поскольку присоединение к католической Польше почти полностью православной Литвы было чревато культурным, а затем и политическим конфликтом, которым бы непременно воспользовалась Москва. Что, кстати, и случилось.
Иезуиты, «крышевавшие» тогда в Польше и церковь, и политику, предложили решить этот вопрос расширением католической Европы до берегов Днепра. Цель вырисовывалась очевидной: как только население литовской части Руси примет римскую веру, то московская половина Руси станет для него однозначно чуждой и враждебной, а московский царь – поганым еретиком и дикарем. Эту формулу, в измененном виде, используют потом еще не раз.
Стимул был такой же, как и сегодня, при агитации за вступление в ЕС: возможность вступить в «единую европейскую семью», уравнивание в правах с «истинными христианами». А принятие католичества было эдаким условием подгонки под «европейские нормы». Впрочем, оказалось, что кроме аристократии, желавшей выслужиться перед королем и кардиналами, идти в костел никто не хотел. И то верно: ходить слушать белиберду на латыни только для того, чтобы открыть для себя калитку в Европу? А оно было надо крестьянам, которые туда и не собирались?
Тогда специально для народа, а главное, для духовенства митрополии «Киевской и всея Руси», была заключена Брестская уния, создавшая греко-католическую церковь. То есть Рим пошел на уступки: хорошо, оставляйте себе свой греческий обряд, но присягните папе!
Сначала затея с унией удалась. Особенно в будущей Беларуси, где униаты сегодня составляют 70% верующего населения (позже в него перешли карпатские русины). Народ как бы особо и не возражал: уния так уния – лишь бы крестили да венчали! Даже запорожцы, эти пресловутые «защитники православия», долгое время вообще не обращали внимания на религиозные распри. В их рядах были лихие людишки всякого происхождения и всякой веры, которых объединяло желание устроить хороший грабительский набег.
Однако православное духовенство Киевской митрополии, которое до этого формально подчинялось Константинопольскому патриарху (фактически – никому), очень не хотело попадать под властную руку римских пап и допускать к себе их пронырливых иезуитов. А тут еще коллеги по вере из Москвы стали присылать щедрую братскую помощь в звонкой монете, с одной лишь просьбой: не склоняйтесь под руку латинян, оставайтесь крепки в вере отцовской! И братия оставалась крепка, заодно начав массовую агитацию населения под этими же лозунгами.
За каких-то два десятилетия им удалось увлечь новой идеей (теперь уже верности православию) немало крестьян, а еще больше казаков. Последним особенно недоставало чего-то светлого, величественного и патриотичного, с чем можно было бы, без всякого сомнения, рубить наотмашь, сажать на кол и сжигать в собственных домах. Как мы уже упомянули ранее, искры будущей войны раздували так же и кобзари, с надрывом голосившие на базарах «Ой, заламали ляхи червону калину…». Добавило масла в огонь и угнетение в правах некатолического населения, что извечно надменные поляки делали с большим удовольствием (а местные ополячившиеся жлобы с ещё большим). И война вспыхнула.
Сценарий той «освободительной войны украинского народа» ничуть не отличался от современных операций по демократизации отдельных стран мира. Сначала агитаторы мутили воду и будоражили неокрепшие умы, провоцируя неповиновения и выступления, находя и поднимая будущих лидеров. А после того, как власти устраивали ответные репрессии, вспыхивало восстание. Оно подавлялось, но подавить взращенную в сердцах и умах ненависть было уже невозможно. К середине XVII века всё это сделало население Центральной и Восточной Украины (Гетманщины и Запорожья) непримиримыми врагами Польши и Рима, готовыми принять любую иностранную помощь.
Разумеется, помощь ждали со стороны Москвы, инициировавшей и поддерживавший всю эту «нестабильность». Хохлы даже вспомнили, что в силу своего бережно сохраненного православия (некоторые переходили из унии в православие и обратно каждый год всем сельским приходом) они тоже являются частью православного русского народа, и настойчиво просили денег и силового вмешательства. Как любая нынешняя «демократическая оппозиция».
Они её получили, заключив в 1654 году Переяславский договор о переходе на службу к московскому царю всего Войска Запорожского (и прочих казаков), а также о переподчинении Киевской митрополии Московскому патриархату. Под историческим лозунгом «Навіки разом!» три миллиона малороссов «воссоединились» со своими северо-восточными соседями.
Когда пламя гражданской войны в Речи Посполитой серьезно ослабило королевскую армию (и поставило восставших на грань разгрома и капитуляции), в дело вступили американские ВВС. В смысле, московская тяжелая кавалерия. Но только после многолетней войны, когда в 1667 году был подписан Андрусовский мир, декларативное «воссоединение» стало реальным фактом.
Продолжение читайте ЗДЕСЬ
