Этот эпизод напоминает мотив народных сказок: бедолага встречается с добрым волшебником, который выводит его на светлый жизненный путь. Но повесть Шевченко, из которой мы узнаем, что было дальше, произведение хотя и автобиографическое, однако художественное, следовательно автор имеет право на домысел. А в жизни было иначе: в первый раз придя на квартиру к своему благотворителю, Тарас Шевченко наклонился, чтобы поцеловать ему руку, Сошенко же дал ему урок достоинства... Гением Шевченко тогда еще не был, он даже не догадывался, кто в нем грядет, потому что смотрел на мир из пропасти безграничной униженности. Если вдуматься в этот эпизод, полностью постигаешь содержание слов одного из самых первых биографов Кобзаря А.Я. Кониского: «Знакомство с Сошенко перевело через тот Рубикон, который разделял людей и крепостных, темноту и свет, волю и неволю. Нельзя предугадать, что было бы с гением нашего слова, если бы он не познакомился с Сошенко. Выпала ли бы ему доля каким-либо другим образом выбраться из темного погреба неволи на свет и «выйти в люди» или, может, под густой корой Ширяевских красок и крепостнического бесправия и панского самоволия навеки бы увязли и засохли те огромные дары духовные, которыми природа наделила Тараса. Как знать?» Сошенко не только организовал выкуп одаренного крепостного — он дал толчок туго сжатой пружине потенциальных возможностей, которые сделали художника и поэта Тараса Шевченко светочем нашего народа.
Из пропасти нельзя выбраться без того, чтобы не затуманилась голова: по воспоминаниям Сошенко, Тарас после выкупа из неволи «...Совсем изменился. Познакомившись через Брюллова с лучшими петербуржскими домами, он часто ездил на вечера, хорошо одевался, даже с претензией на comme il faut. Одним словом, на какое-то время в него вселился светский бес. Досадно мне и больно было смотреть на его беспорядочную жизнь, не свойственную нашему брату художнику, для которого вся жизнь в искусстве. Так, — думал я себе, — понял он волю, которая стоила ему большой борьбы, таких страшных усилий?».
Наверное, важно было для того, кому суждено было стать Кобзарем, в юности иметь рядом с собой человека, который говорил: «Эй, Тарас, опомнись! Почему ты дело не делаешь?». А еще Сошенко изучал со своим другом книжки не только по истории и теории искусств, но и по астрономии и природоведению. Поэтому наш светоч и прозрел то, что не удалось Карлу Марксу: доминантное влияние научно-технического прогресса на социальную ситуацию в мире. Речь идет об известном высказывании, которое начинается словами «Большой Фултон и большой Уатт...».
Казалось бы, классическая схема: мудрый наставник и его немножко легкомысленный из-за переизбытка сил, но очень талантливый ученик. Но оба были живыми людьми, и относиться к ним как к памятникам нельзя. Шевченко и Сошенко вместе ужились только четыре месяца: их развело соперничество за «красную німочку», племянницу квартирной хозяйки. Сошенко, в отличие от Шевченко, собирался на ней жениться... Этот эпизод из биографии Кобзаря до сих пор дает повод для спекуляций: как мог автор «Катерини» отбить невесту у своего благодетеля? Что это — легкомысленность молодости? Или же цинизм художника, который позволяет себе то, что осуждает у других?
Повесть «Художник» Шевченко писал в зрелом возрасте, когда всю полову из его жизни вымели оренбургские ветры, однако в этом произведении нет и следа раскаяния. История любви и скороспелой женитьбы на жертве искушения оценена глазами весьма трезвого человека. Если сравнить психологические характеристики прототипов «Художника», то становится понятно, что наставник и ученик очень скоро поменялись местами, чего и следовало ожидать. Юный ученик зрелого художника не имеет с Шевченко ничего общего: это — Сошенко, стыдливый, романтичный и безнадежно инфантильный в отношениях с женщинами, таким он и остался до конца жизни. Несмотря на молодость, будущий Кобзарь был намного опытнее, нежели его старший на семь лет друг: в то время он пережил роман с Ядвигой Гусиковской, которая его любила и даже сорочки шила, но... требовала, чтобы он ради нее перешел на польский язык. Юноша, который отказался жертвовать ради любви собственной духовной сутью, не мог не быть дальновидным.
Шевченко сознательно не дал Сошенко жениться.
И так повел себя автор «Катерини»?! В том то и дело, что с героиней одноименной поэмы эта дочь выборгского губернатора, который застрелился, проигравшись в карты, не имела ничего общего. Чтобы понять этот типаж, надо вспомнить «Невский проспект» Николая Гоголя. Его герой, тоже художник, влюбляется в «божественное создание» и, найдя его в доме разврата, предлагает вместе трудиться над совместной жизнью, а в ответ слышит: «Как можно! Я не прачка и не швея, чтобы стала заниматься работою». Повесть «Художник» заканчивается красноречивым штрихом: та, с которой списана гениальная «Мадонна», латает незавершенной картиной своего мужа дыру в ширме. Это является мерилом бездны, в которую собирался самовольно прыгнуть Сошенко, от чего Шевченко его спас. И Сошенко это понял, потому что, по его словам, они «...попрощались как добрые приятели и земляки, так, словно между ними ничего не было».
Их пути разошлись надолго. Тараса Шевченко звала душа украинского народа, чтобы, вобрав в себя своего гения, взращивать самосознание. Ивану Сошенко судился путь художника-бедняка с безымянной, как о том сказано в повести «Художник», могилой в конце. Но луч истории уже упал на него, направленный логикой поведения той редкой человеческой личности, которую Сошенко представлял. Как же сложилась судьба того, кто стал Предтечей нашего Кобзаря?
Иван Максимович Сошенко родился 2 июня 1807 года в городе Богуславе. Его дед Кондрат Соха, известный кожемяка, сколотил неплохое состояние, но графиня Александра Браницкая коварно захватила земли, выставив условие: либо становитесь крепостными, либо убирайтесь прочь. И отец Сошенко переехал в Звенигородку, чтобы там каждодневно бороться с призраком голодной смерти. Максим Кондратович не имел возможности платить за учебу сына у вильшанского шляхтича Степана Превлоцкого, поэтому Иван должен был всячески отрабатывать потраченное на него время и хлеб. Несмотря ни на что, ученик он был на удивление смышленый и вскоре удостоился ответственного поручения: нарисовать на воротах псарни Энгельгардта сцену охоты с борзыми.
Иван Сошенко в первые годы жизни в Петербурге. Рисунок 1834 г. / Фото с сайта Ruthenia.info
Начало самостоятельной жизни Ивана Сошенко было поистине «розовым». За роспись иконостаса в млиевском монастыре ему заплатили столько, что отец даже немного земли прикупил. Сошенко светили неплохие заработки, женитьба на девушке с приданым и постепенное дорастание до панка средней руки. Все это рухнуло после встречи с заезжим чиновником Рыбачковым, который рассказал об Академии художеств, необычных людях, которые ходят под петербуржским небом, студенческой жизни, голодной, но такой прекрасной. И Сошенко принимает решение с первым попавшимся обозом отправиться в Петербург, чтобы там научиться высокому искусству. За выкуп паспорта он заплатил такую сумму, что на дорогу осталось несколько рублей.
Был конец ноября 1831 года, свирепствовала эпидемия холеры. Сошенко повезло с попутчиком — хорошо одетым ровесником, который оказался портным-крепостным на оброке. Он взял на себя дорожные расходы и через месяц друзья добрались до освещенной газовыми фонарями северной столицы. Портной устроил его у своих знакомых, но Сошенко только три дня их обременял: соседи, узнав, что приехал художник, попросили его разрисовать сундук и обновить старую икону. За плату он снял себе каморку.
У Сошенко, которого зачислили вольным слушателем Академии художеств, началась типичная, известная по песням Руданского, жизнь украинца-студента, который «сидить в хаті на болоті третій місяць без борщу», — борьба высоких мечтаний с чахоткой.
Он действительно сумел поднять всю передовую творческую интеллигенцию на борьбу за выкуп Тараса Шевченко. Поэма «Царі» — второй повод для спекуляции вокруг имени Кобзаря: дескать, поэт опорочил императорскую чету, которая дала деньги на его выкуп. Не было этого. Деньги на выкуп Шевченко дала жена младшего брата царя Мария Павловна — по происхождению Вюртембергская принцесса Фредерика-Шарлотта-Вильгельмина, о которой Пушкин сказал, что «при дворе она не ко двору». Биолог, слушавшая лекции Жоржа Кювье, она интересовалась наукой и всю жизнь материально поддерживала Тараса Шевченко. Ее портрет хранится в киевском Музее русского искусства, на нем она изображена без драгоценностей, потому что продала их, чтобы послать деньги голодающим Греции.
В борьбе с высокими порывами побеждала чахотка: на руках Сошенко умер его товарищ, такой же бедняк-художник по фамилии Безлюдный. Чтобы не пойти по его пути, в 1838 года Иван решил вернуться на родину, получив аттестат на звание вольного художника. ...Ждала его должность учителя рисования нежинского уездного училища со скромной оплатой: все, что не дополучил у настоящих мастеров живописи, собирался получить самостоятельно.
И здесь судьба словно начала наказывать его за то, что захотел стать настоящим мастером.
Сошенко был чрезвычайно усерден в работе. Получив заказ на икону об ангеле, выводящем Иакова из тюрьмы, долго изучал историческую литературу, которая давала бы представление о библейских временах, долго искал освещение — едва заметное сияние, которое струилось от небожителя, выхватывая сырые углы камеры... В Академии художеств такую картину похвалили бы. А епископ отдал работу на переделку местному богомазу, туда же попал и «Христос, благословляющий детей», потому что владыке захотелось, чтобы ризы на Мессии были не белые, а красные. Тяжело пережив обиду, Сошенко решил, что лучше бедствовать, но не потакать вкусам невежд, которые понятия не имеют о гениальных рафаэлевских мадоннах, срисованных с простых женщин.
Иван Максимович мужеством не отличался. С теплым юмором вспоминал инспектор Второй киевской гимназии М. К. Чалый, как Сошенко по дороге в Остер, что на Черниговщине, оглядывался, боясь нападения разбойников. Но он становился железным в любви к искусству и верности моральным идеалам. Вот какую характеристику дал ему в письме к Шевченко от 8 сентября 1860 года тот же Чалый: «Наш Иван Максимович неисправим, он такой же, каким был «во время оно», когда вы вместе боролись с людьми и с жизнью: добрый товарищ, искренняя душа, борец против неправды и подлостей, трибун народный». И это была святая правда: Сошенко готов был взять на свои плечи любое страдание.
Из-за обострения туберкулеза в 1846 году вынужден был перебраться в Немиров, и там в его жизнь вошла любовь к Марцелине Виргинской — не первой молодости девушке, которая сама добывала себе хлеб, работая гувернанткой. По-видимому, Марцесе пришлось побороться за свою судьбу, потому что ее отец, учитель пения из обнищавшего шляхетского рода, самолюбия не терял и зять «низкого сословия» ему не нравился. Но, несмотря на бедность, два труженика принялись устраивать семейный очаг. Взяли к себе двух племянниц Ивана Максимовича, к ним двух девочек на пансион — вот уже и счастливым можно быть в немаленькой семье. Однако директор Немировской гимназии оказался человеком патологически жестоким.
Пришел как-то Иван Максимович после четырех уроков по полтора часа — уставший, нездоровый. Только бы подсесть к домочадцам, которые устроились у самовара, как на порог посыльный:
— Господин директор просят к себе. Но говорят, чтобы не мешкали.
И вынужден был Сошенко, кашляя, добираться на другой конец города по осенней слякоти, чтобы услышать:
— Вы, Иван Максимович, художник, следовательно умеете точить карандаши. Тогда приготовьте два — мне и жене.
После того как Сошенко отказался подделать подпись на завещании покойной кастелянши в интересах ее дочери, к которой директор благоволил, тот совсем взбесился. Однажды он ворвался на урок вместе со сторожем и приказал тому выпороть какого-то мальчика за мелкое нарушение. Запенившись, выхватил из рук сторожа розги и беспощадно стеганул ими по оголенному детскому тельцу. Сошенко тогда потерял сознание и долго после этого пролежал в лихорадке. А выздоровев, пришел к выводу: дрова людям будет рубить, печи будет топить, а работать с таким извергом не станет. Так Иван Максимович взошел на ту же точку, с которой начал свой творческий путь шестнадцать лет назад.
Из-за необходимости каждый день заботиться о хлебе насущном трудно было выкроить время для работы над теми картинами, к которым рвалась его душа. Вот отрывки из писем Сошенко тех времен, когда его творческая воля превратилась в тяжелое иго зависимости от случая: «Одна надежда — на труд, а где взять работу? Мысли, что будет впереди, ужасают меня, и руки опускаются...; «погряз по уши в тине пошлости»; «Эх, если бы вы знали, какое утешение для сердца и какое приволье для воображения, убежав от мира, жить для искусства».
В 1854 году Марцелина вынуждена была снова пойти учить чужих детей. Можно представить, как тяжело далось это решение супругам: для замужней женщины это было последнее дело. А Иван Максимович отрабатывал дом, который ему достался в качестве оплаты за выполнение большого заказа, чувствуя себя не лучше крепостного, вынужденного работать на чужом поле. Так прошло восемь лет.
В 1856 году Сошенко предложили место во Второй киевской гимназии, и супруги выбрались из «немировской берлоги». Но в Киеве Марцелина прожила недолго: в июне 1861 года она умерла у сестры Эмилии, к которой была очень привязана. По дороге написала мужу только два письма. Выдав племянниц замуж, в частности и «чернявую Ганнусю», о которой с такой теплотой вспоминал Т.Г. Шевченко в своем письме, Иван Максимович остался совсем один. Утешала только работа: педагог он был замечательный, и ученики его очень любили за душевную доброту и интересные рассказы о природе. В 1861 году по «эстафете добра» был передан в Петербург самый талантливый ученик Сошенко — Владимир Орловский, который впоследствии стал профессором Академии художеств: поступить туда ему помог Шевченко.
«Мой искрений друг», — так в письмах обращался Тарас Шевченко к Ивану Сошенко. А встречались только два раза: в 1846 году в Нежине и в 1859 году в Киеве. Тогда Михаил Чалый записал воспоминания Ивана Максимовича о молодости Шевченко, опубликовав их в майском номере журнала «Основа» за 1862 год. Сошенко был среди тех, кто прибыл в Канев с гробом Великого Кобзаря, принимал участие в организации его перезахоронения.
Картин Сошенко создал немного, и не все они дошли до нашего времени. Он знал, что мог бы оставить после себя большую наработку и тяжело казнил себя, как думал, за «напрасно потерянную» жизнь. Принято считать, что Сошенко работал в манере Брюллова, но это совсем не так. Манера «великого Карла» — это помпезность, декоративность и вместе с тем статичность, безвоздушность. Картинам Сошенко присущи скромные сюжеты, приглушенные тона, особая кротость на человеческих лицах: это художник совершенно самобытный, который искал собственную дорогу в искусстве.
Это был человек исключительных моральных качеств. Три категории существ брали его за душу в этой «юдоли печали», как называл он мир: обиженные дети, покинутые старики и бездомные животные. Для последних носил в котомке мясные отходы, покалеченных забирал к себе.
Как же много общего было у него с Тарасом Шевченко! Стоит вспомнить, что картина, за которую тот получил в Академии серебряную медаль, называлась «Мальчик-попрошайка, дающий собаке хлеб». Оба, прежде всего, были хорошими людьми, и гнев Шевченко вытекал из порожденной этой чертой боли.
Жизнь прошла в трудах и бедности. Последние вакации Сошенко решил подарить себе: совершить путешествие по родным местам — посмотреть на белые камни Роси, на садики Звенигородки. Не доехал — 30 августа 1876 года умер в Корсуне от простуды. Свет петербуржской белой ночи выхватил эту фигуру из забвения — одного из многочисленной армии тех художников, чей талант не расцвел. Благородная душа, обреченная на поражение в борьбе с немилосердностью жизни? Ничего подобного!
Доказательство этому — наша история, невозможная без Кобзаря, доказательство этому — сам факт, что мир, несмотря на все его отступления и ошибки, ведет свое продвижение в направлении Царства Божьего, желая добра и справедливости для всех.