В 1953-54 годах по ГУЛАГу прокатилась мощная волна зековских восстаний. Их организаторами выступили коллаборационисты, служившие у Гитлера – ОУНовцы, прибалтийские «лесные братья» и русские каратели. Сотни их ценой своей жизни смогли добиться сначала смягчения режима, а в 1955-м – и амнистии.
После войны в сталинские лагеря попали сотни тысяч коллаборационистов. Это уже были не те арестанты, что сидели в ГУЛАГе в 1930-е – бывшие нацистские прислужники не имели никаких иллюзий относительно сталинской системы, а главное, были готовы идти на крайние меры в борьбе с режимом. В книге «ГУЛАГ: паутина большого террора» Энн Аппельбаум описывает период восстаний коллаборационистов в сталинских лагерях.
«Почти сразу же эти новые политзаключенные начали создавать трудности для лагерного начальства. К 1947-му блатным уже трудно стало подчинять их себе. Среди разнообразных национальных и криминальных группировок, доминировавших в лагерях, возникла новая — «красные шапочки». В основном это были бывшие солдаты, которые объединялись для борьбы с бесчинствами блатных, а заодно и с начальством, смотревшим на эти бесчинства сквозь пальцы.
Группировки политических действовали и в 50-е годы, хотя администрация всячески старалась их разрушить. Зимой 1954–1955 годов Виктор Булгаков, который был заключённым в Инте, в шахтёрском лагере, наблюдал попытку начальства уничтожить слаженную организацию политических руками уголовников, которых заселили в зону в количестве 60 человек. Уголовники обжились и «начали шкодить по зоне» «У них появилось холодное оружие, всё как полагается в таких случаях. У одного старика украли деньги и вещи, мы сказали, чтобы отдали по-хорошему, но у них не было привычки отдавать, поэтому где-то часа в два, только что развод прошёл, подошли к этому бараку с разных сторон, вошли в барак, встали вокруг. Начали бить, избили до лежачего состояния, один выскочил в окно, с рамой на голове, она маленькая, добежал до вахты, там упал на пороге. Пока охрана прибежала, никого уже не было. Блатных из зоны забрали».
Нечто похожее произошло в Норильске: «…в лагпункт, заключённые которого состояли сплошь из 58-й статьи, пришла партия воров и начала устанавливать свои порядки. Мы разорвали бандюг на куски. С дикими воплями остальные бандюги бросились к вахте и к охранным вышкам, умоляя о помощи».
Власти задумались. Если политические научились объединяться против бандитов, они могут начать объединяться и против начальства. В 1948-м, предупреждая беспорядки, руководство ГУЛАГа распорядилось перевести политзаключённых, «представляющих опасность по своим антисоветским связям и вражеской деятельности», в создаваемые «особые лагеря». К началу 1953 года в десяти особых лагерях находилось 210.000 человек.
Но выделение «представляющих опасность» из общей массы не сделало их более покладистыми. Наоборот, особые лагеря избавили политических от постоянных конфликтов с уголовниками и от смягчающего влияния других заключённых. Оставшись наедине с властями, они усилили сопротивление: шёл не 1937 год, а 1948. В конце концов это сопротивление переросло в долгую, решительную, беспрецедентную борьбу.
После смерти Сталина особые лагеря, как и остальная страна, были полны слухов. Берия возьмёт власть. Берия расстрелян. Маршал Жуков и адмирал Кузнецов ввели в Москву войска, танки атакуют Кремль. Хрущёв и Молотов убиты. Всех заключённых освободят. Всех заключённых расстреляют. Лагеря окружены войсками МВД, готовыми пресечь в зародыше любое восстание. Заключенные передавали это друг другу шёпотом и во весь голос, надеясь и строя предположения.
Между тем национальные землячества в особых лагерях становились сильнее, связи между ними крепли. Типичен для этого времени опыт Виктора Булгакова. То, как Булгаков описывает атмосферу Минлага, резко отличается от лагерных воспоминаний более ранней эпохи. Он попал в хорошо организованное антисталинское и антисоветское сообщество. Регулярно происходили забастовки и другие акты протеста. Было несколько четко очерченных национальных группировок, каждая со своим лицом. «У прибалтов была тесно сплочённая организация, но без грамотной иерархии, а оуновцы, украинцы, были очень высокоорганизованны, у них старшие были ещё с воли, они знали друг друга, у них структура возникала на месте почти автоматически».
Организация, к которой принадлежал Булгаков, была близка к Народно-трудовому союзу (НТС) — оппозиционному движению, ставшему хорошо известным одно-два десятилетия спустя. «Почему-то КГБ боялось этого страшно», — сказал об НТС Булгаков.
Заключённые Минлага выпускали подпольную рукописную газету. Они прижали блатных — те в результате начали бояться заключённых. Они брали на заметку стукачей. Такое происходило и в других особых лагерях.
Жестокую войну со стукачами описал Дмитрий Панин: «Расплата с пособниками чекистского террора — стукачами — велась систематически в течение восьми месяцев. Уничтожено было 45 человек. Операциями руководили из строго законспирированного центра. Мы были свидетелями того, как ряд заключенных, не выдерживая ожидания и стремясь избежать своей участи, убегали в лагерную тюрьму, куда их прятали от неминуемой, как им казалось, расправы. Беглые стукачи содержались все в одной камере, получившей прозвище «забоюсь».
В 1952-м расправы со стукачами на Воркуте стали таким обыденным явлением, что никого не удивляли. Это очередной пример того, как лагерная жизнь в сгущённом, усиленном виде отражала жизнь вне лагерей. Антисоветские партизанские организации на Западной Украине тоже активно уничтожали доносчиков, и их участники принесли одержимость такими расправами с собой в лагеря. Понимая это, начальство лагпункта, где сидел Панин, надумало отделить украинцев от всех остальных, поскольку считало, что охоту на стукачей ведут главным образом украинцы. Но подобные меры не приносили результата.
В 1953-м в Минлаге солагерники Булгакова собирали сведения о численности и составе лагерей и переправляли эти сведения на волю, используя дружественно настроенных охранников и приёмы конспирации. Обязанностью Булгакова было прятать эти документы, сочинять и хранить песни и стихи, поднимающие дух заключённых.
Леонид Ситко делал то же самое в Степлаге. В подвале строящегося здания он устроил тайник, где хранил «короткие рассказы о судьбах людских, письма погибших лагерников, краткий отчёт врача Г. В. Мышкиной об умышленном создании нечеловеческих условий в томских лагерях (статистика, факты смерти от дистрофии и т. п.), очерк зарождения и развития казахстанских лагерей, подробная справка о Степлаге, а также стихи».
И Ситко и Булгаков верили, что когда-нибудь лагеря ликвидируют, бараки сожгут и спрятанное можно будет извлечь. Двадцатью годами раньше никто не осмелился бы даже подумать такое, не то что совершать такие поступки.
Тактика и стратегия конспирации очень быстро распространялись по системе особых лагерей, чему способствовала сама администрация ГУЛАГа. Стараясь разбивать зарождавшиеся подпольные организации, заключённых постоянно переводили из лагеря в лагерь, но в специфической обстановке особых лагерей это приводило к обратным результатам — к росту сопротивления.
В Заполярье лето очень короткое и довольно жаркое. И не случайно три самых значительных, самых опасных и самых известных восстания заключенных произошли весной или летом.
В Горлаге — особом лагере в составе Норильского комплекса — обстановка накалилась к весне 1953-го. Осенью предыдущего года в лагерь из Караганды за участие в массовых беспорядках, убийства, побеги и неповиновение были переведены 1200 человек, в основном осуждённых за повстанческую деятельность в районах Западной Украины и прибалтийских республик. Согласно документам МВД, ещё по дороге в Норильск украинцы организовали «повстанческий штаб».
В течение нескольких дней после прибытия этапа в лагере кирками были зарублены четверо стукачей. К весне 1953-го новоприбывшая группа, сильно разозлённая из-за амнистии, которая обошла заключенных Горлага стороной, создала, как сказано в документе комиссии МВД, «антисоветскую организацию». Скорее всего, это означает, что были усилены уже существовавшие национальные организации.
На протяжении мая в лагере назревали волнения. 25 мая при конвоировании «за неподчинение охране» был убит заключённый украинец. На следующее утро заключённые двух лаготделений не вышли на работу. В тот же день «при переговорах с соседней женской зоной к заключённым было незаконно применено оружие, в результате 7 заключённых были ранены. 4 июня заключенные сломали деревянный забор, отделявший штрафной барак от жилой зоны, и освободили 24 человека. При этом они схватили и попытались взять в заложники оперуполномоченного. В ответ на это было применено оружие, в результате 5 заключенных убито и 14 ранено.
5 июня из шести лаготделений в волнениях уже участвовало пять, в которых содержалось 16.379 заключенных. Войска окружили лаготделения, все выходы были блокированы.
Примерно в то же время похожие события происходили в Речлаге — особом лагере, входившем в состав Воркутинского угледобывающего комплекса. Заключённые еще в 1951 году пытались организовать в Речлаге массовые забастовки, и впоследствии начальство заявляло, что за 1951–1952 годы ему удалось раскрыть в лагере как минимум пять подпольных организаций.
Когда умер Сталин, заключённые Речлага могли, кроме того, следить за мировыми событиями. У них не только были национальные объединения, как в Минлаге и других лагерях, но и радиоприемники, с помощью которых заключённые слушали западные радиопередачи. Новости записывались с добавлением комментариев, и получившиеся бюллетени распространялись среди заключённых. Так лагерники узнали не только о смерти Сталина и аресте Берии, но и о массовых забастовках в Восточном Берлине 17 июня 1953 года, которые были подавлены с помощью советских танков.
Кажется, именно эта новость воспламенила людей: если берлинцы бастуют, то можем и мы. Американец Джон Нобл, арестованный в Дрездене чекистами вскоре после войны, вспоминал: «Их протест воодушевил нас, и день за днём потом мы только об этом и говорили. В следующем месяце мы, рабы, стали дерзкими. Незаходящее летнее солнце растопило снег, и его тепло придавало нам сил и храбрости. Мы толковали о забастовке ради нашей свободы».
В ночь на 30 июня в шахте «Капитальная» были обнаружены листовки с призывами не давать угля. В тот же день в шахте № 40 на стене появилась надпись: «Не давать угля, пока не будет амнистии». Аналогичные призывы писались на вагонетках, которые выходили из шахты на поверхность пустые, без угля. 17 июля на шахте «Капитальная» заключенные избили десятника якобы за то, что он призывал их «прекратить саботаж». В этот день все десятники второй смены, из-за боязни расправы над ними, спускаться в шахту отказались.
Между тем в Речлаг прибыл большой этап заключенных — опять-таки из Караганды. Всем им обещали улучшение условий и пересмотр дел. Но на воркутинской шахте № 7 они не нашли никакого улучшения, наоборот, условия были чрезвычайно тяжелыми.
На следующий день, 19 июля, 350 человек не вышли на работу. Забастовка быстро распространилась по лагерным отделениям, чему способствовала сама воркутинская география. Воркутлаг находился посреди огромного угольного бассейна, одного из крупнейших в мире. Шахты располагались широким кругом, между ними — другие предприятия: электростанции, кирпичные и цементные заводы.
Каждое предприятие, как и город Воркута и поселок Юр-Шор, было привязано к тому или иному лагерному отделению. Средством сообщения была железная дорога, поезда водили заключённые (их использовали в Воркуте на всевозможных работах). Машинисты, ездившие по большому кругу, и разнесли повсюду весть о забастовке на шахте № 7. Тысячи заключённых передавали друг другу новости шёпотом, тысячи видели написанные на вагонах лозунги: «К чертям ваш уголь! Дайте нам свободу!». 29 июля 1953 года бастовали шесть из семнадцати отделений Речлага — 15.604 заключённых.
В большинстве бастующих воркутинских и норильских лаготделений забастовочные комитеты должны были принимать решения в чрезвычайно опасной ситуации. Начальство было напугано и в зону не входило, риск анархии был велик. В некоторых случаях комитеты организовывали питание заключённых. Иногда им приходилось убеждать людей не вымещать злость на стукачах, которые были теперь совсем беззащитны.
И воспоминания заключённых, и архивные документы говорят о том, что как в Речлаге, так и в Горлаге руководителями протестов почти всегда были западные украинцы, поляки и прибалтийцы. В документах МВД главарями названы украинец Герман Степанюк в Норильске и бывший капитан польской армии Кендзерский в Воркуте. Поляк Эдуард Бука в воспоминаниях о волнениях в Воркуте пишет, что он возглавлял забастовку на шахте № 29.
Впоследствии украинские националисты утверждали, что все крупные забастовки в ГУЛАГе были задуманы и осуществлены их подпольными организациями, которые стояли за многонациональными забастовочными комитетами: «Рядовые заключённые (речь идёт прежде всего о людях с Запада и о русских) не были способны ни участвовать в принятии решений, ни понимать механизм движения». Доказательством, по их словам, служит тот факт, что в оба лагеря администрация несколько раз вступали в переговоры с забастовочными комитетами лаготделений Горлага и Речлага, выслушивали их требования и отвечали на них. Назвать эти встречи разрывом с традицией значило бы лишь отчасти передать новизну происходящего. Никогда раньше заключённым, выдвигающим требования, не отвечали чем-либо помимо грубой силы. В новую послесталинскую эпоху власти готовы были пойти на некоторые уступки.
Договориться не удалось. Через несколько дней после начала воркутинской забастовки заключённым в соответствии с указанием МВД СССР было объявлено о введении ряда льгот. В их числе были 9-часовой рабочий день, снятие номеров с одежды, разрешение свиданий и переписки с родственниками, разрешение перевода заработанных денег своим семьям, увеличение выдачи денег с лицевых счетов до 300 рублей в месяц. Заключенные, согласно докладной записке МВД, встретили известие «враждебно» и на работу не вышли.
Такую же реакцию вызвало объявление о подобных льготах в Горлаге. Заключённые хотели не льгот, а освобождения.
В пятом лаготделении 1400 заключенных, главным образом украинцы и прибалтийцы, отказались выходить за зону, вывесили чёрные флаги и, как сказано в докладной записке, «вели себя крайне агрессивно».
Затем, когда начальство попыталось отгородить бараки от продовольственных складов и ввело для этого в зону 40 вооружённых солдат, заключённые в количестве более 500 человек пошли в атаку. Они «с шумом, свистом, нецензурной бранью и возгласами «ура» кидали в солдат камни, бросались на них с кольями, пытались выхватить у них оружие». Согласно докладной записке, «в самый критический момент нападения на охрану солдаты открыли огонь по нападающим заключённым и после произведенных выстрелов заставили их лечь на землю.
По данным МВД, в пятом лаготделении погибло 23 заключённых. Очевидцы же утверждают, что за несколько дней в разных лаготделениях Норильска было убито несколько сотен лагерников.
Таким же способом была подавлена и воркутинская забастовка. В одном лаготделении за другим солдаты и надзиратели входили в зону, выводили оттуда заключённых, разбивали на сотни и вели в тундру для «фильтрации», т. е. выявления зачинщиков. Чтобы люди выходили охотнее, московская комиссия во всеуслышание пообещала, что дела заключённых пересмотрят, а организаторы забастовки не будут расстреляны.
Однако поверили не все. Заключенные, работавшие на шахте № 29, прекратить забастовку отказались. Тогда власти, в распоряжении которых были солдаты, решили разогнать толпу струями воды из пожарных шлангов: «Но не успели они размотать шланги и пустить воду, как Рипецкий дал сигнал рукой, и заключённые пошли вперёд стеной. Они выкинули машину из ворот как детскую игрушку. Солдаты дали залп прямо в толпу. Но мы стояли, сцепившись руками, и в первый момент никто не упал, хотя многие были убиты или ранены. Только Игнатович, немного опередивший остальных, был один. Мгновение он стоял словно бы в изумлении, потом повернулся к нам. Губы его шевелились, но слов слышно не было. Он выбросил вперёд руку и упал. В этот момент раздался второй залп, за ним третий, четвёртый. Потом заработали пулемёты».
Оценки числа убитых на шахте № 29 опять-таки сильно различаются. В докладной записке МВД говорится о 42 убитых и 135 раненых. Но очевидцы вновь утверждают, что погибшие и пострадавшие исчислялись сотнями.
Забастовки были подавлены, но ни тот ни другой лагерь не успокоился по-настоящему. В оставшиеся месяцы 1953-го и в 1954 году в Воркуте и Норильске, в других лагерях, как особых, так и обычных, спорадически вспыхивали волнения. «Наследием забастовки стал победный дух, его поддержанию способствовало увеличение зарплаты, которого мы добились», — писал американец Нобл. Когда его перевели на шахту № 29, где разыгралась трагедия, заключённые, оставшиеся в живых, с гордостью показывали ему шрамы».
Но это было только начало крупных восстаний в ГУЛАГе в 1953-54 годах. Главным завоеванием чуть позже стала амнистия гитлеровским прислужникам в 1955-м, в честь 10-летия Победы. Сотни тысяч коллаборационистов вышли на волю. Но до этой даты был ещё год борьбы.