Если хотите познать людей, загляните в собственные глубины: именно вы тот самый человек, которого вы способны понять лучше всех. Похоже, наши канадские исследователи — все трое мужского пола — последовали этому принципу. И нашли они в своих душах вот что: плюшки и опыт в воспитании детей — это, конечно, прекрасные черты женщины, но вот поставьте рядом Скарлет Йоханссон — или, если на то пошло, Сашу Грей — и вот эту воспитательницу с ее плюшками, и сердце подскажет вам, в какую сторону гулять. Налево, естественно. Оставалось воплотить эту интуицию в виде строгой научной гипотезы.
Гипотеза сложилась следующая: поскольку самцы человека издавна предпочитали молоденьких самок самкам более зрелым, зрелые самки стали оставлять все меньше потомства. В итоге оказалось, что давление отбора — то самое давление, которое заставляет особь сохранять свою плодовитость — перестало действовать на старших самок. В результате все мутации, которые определяли раннюю утрату женской плодовитости, перестали удаляться из популяции. Эти мутации стали накапливаться. И, наконец, зафиксировались — стали видовой чертой Homo sapiens.
Вы ведь понимаете, что если бы не отбор, были бы мы до сих пор горсткой первобытной слизи, нелепой мешаниной химических веществ. Все, чем мы отличаемся от вулканической слизи, завоевано отбором. А отбор по определению действует на тех, кто размножается. Те, кто не размножается — от Папы Римского до Фредди Меркьюри — в глазах эволюции прах и ничто, малоотличимы от хаоса, и глупо спрашивать, почему они таковы, какие есть, а не наоборот. Это просто случайность и шлак.
Чтобы обосновать эту изящную гипотезу, наши ученые сексисты сделали компьютерную симуляцию. Там, в глубине компьютера, жили и размножались виртуальные живые существа, причем самцы неуклонно предпочитали спариваться с самками помоложе. При этом в популяции случайным образом возникали мутации, определяющие потерю плодовитости в том или ином возрасте. Через много-премного поколений оказалось, что ожидания исследователей подтвердились: в популяции распространились мутации, определяющие раннюю потерю плодовитости самками.
Итак: тот факт, что меня, как мужчину, Бар Рафаэли волнует больше, чем Мерил Стрип — причина всех тех неприятных симптомов, которые ожидают многих дам на определенном рубеже зрелости. Мне хочется извиниться, я уже чувствую себя виноватым, как и надлежит джентльмену при любом контакте с дамой. Однако же мое чувство вины в некоторой степени облегчается при прочтении другой научной статьи.
Статью эту опубликовала в своем блоге антрополог Кейт Клэнси из Иллинойса, очень, кстати, симпатичная девушка.
Написала она ее под действием злобы и ярости. Злобу и ярость, естественно, вызвала статья ее канадских коллег, объясняющая причины женской менопаузы их собственными извращенными, педофильскими вкусами. Ярость и злоба неизменно делают женщину интересной — до определенного возраста, разумеется.
Кейт не оставила камня на камне от аргументации наших антропологов-шовинистов. Во-первых, она справедливо отметила, что правила научного исследования требуют как минимум ознакомиться с более ранними научными работами по выбранной теме. Например, с классическими работами Уильяма Гамильтона и последователей. В них довольно детально показано, что, действительно, мужская плодовитость в зрелом возрасте может рассматриваться как эволюционная причина того, что мы, люди, вообще так долго живем. Но это, согласитесь, не совсем то же самое, что «наша любовь к молоденьким стала причиной того, что пожилые женщины не могут рожать».
В ходе эволюции человека, похоже, закреплялись черты, определяющие более долгое детство и юность — период хорошей обучаемости. Это привело к удлинению жизни. И, возможно, именно поэтому человеческим самкам перестало хватать яйцеклеток на всю их долгую жизнь. Дело в том, что яйцеклетки у самки закладываются рано — примерно на пятом месяце внутриутробного развития. Это разумно, потому что такое ответственное дело должно выполняться в идеальных условиях, в полной изоляции от вредных условий среды. И если этих яйцеклеток не хватит до ста лет жизни, ну что ж делать, природа всему положила предел.
Далее, рассуждает Кейт (ради зубоскальства обозвав теорию противника «Моделью Хью Хефнера», или Playboy Mansion Model), откуда вы взяли, что в человеческой популяции закрепились мутации раннего женского бесплодия? Если да, то когда это произошло? До или после общего с шимпанзе предка?
Если после — это странно, потому что у шимпанзе тоже бывает менопауза. Если до, еще страннее: этологи в один голос свидетельствуют, что самцы шимпанзе-то как раз предпочитают спариваться со зрелыми, опытными самками, которые уже зарекомендовали свою эволюционную приспособленность и имеют большую вероятность воспитать здоровое потомство.
Да и нету никаких мутаций, определяющих раннее бесплодие у женщин. Если бы они возникали, медики-репродукционисты уже знали бы о них все. Но не возникают они, похоже. Так что, кажется, канадские исследователи все-таки сморозили чушь.
На этом месте я, как существо мужского пола, безотчетно пригорюнился (да-да, вот так и мечемся всю жизнь между чувством вины и чувством одинокой ненужности, как будто это разные вещи). Но спасибо Кейт: своей женской интуицией она поняла, что нельзя заканчивать статью на такой безнадежной ноте. Поэтому в конце она перечислила несколько фактов, которые вернули мне ощущение двигателя прогресса и эволюции. Вот эти факты.
1. Именно мужчина — охотник и кормилец — оказался в ходе эволюции способным обеспечить самку с детенышами таким образом, чтобы им не надо было отвлекаться на пропитание. Это позволило нам иметь удлиненный период беззаботного детства и в итоге вырастить большие, хорошо обучаемые мозги. То есть стать людьми.
2. Мужчины — опять же из соображений охоты и драк за самку — первыми, кажется, выработали в себе привычку подниматься на две ноги. Женщины до сих пор сохранили в этом смысле атавистические черты. Вот сравните две картинки. Это мужчина — чемпион мира по бегу на четвереньках.
А вот стоящая на четвереньках женщина.
Правда же, женщина привлекательнее? Как-то естественнее это у нее получается.
3. Наконец, раз уж мы углубились в рискованные темы. Многие знают давно установленный антропологами факт: внешний вид женской груди (а также ягодиц) эволюционировал под действием полового подбора, то есть были изначально призваны главным образом привлекать мужское внимание. Не говоря уже об удовольствии, испытываемом женщиной от секса: по выражению Кейт Клэнси, клитор — «трогательно беспомощная имитация мужского пениса». Это не я написал, это написала своей рукой женщина-антрополог.
Вот такие дискуссии на провокационные гендерные темы разгораются с двух сторон от канадской границы. Возможно, я поспешил назвать их неспешными и доброжелательными: порой, и правда, в них проскальзывает желание ввязаться в кровавую драку. Но все же, если сравнивать с нашей нынешней политической ситуацией в стране, согласитесь, такие темы как-то успокаивают и расслабляют. А спокойствие и расслабленность — ключевые свойства личности, если не хотите угодить в автозак за организацию массовых беспорядков. Потому-то я и обратился к этой теме, а мой обрезок ржавой трубы пусть еще какое-то время полежит без употребления.