Среднее и старшее поколение украинцев родилось и выросло в стране, в которой существовали два мощнейших идеологических культа: героической памяти Великой Отечественной и борьбы за мир во всем мире. Они во многом дополняли друг друга, приходя к единому выводу-лозунгу, что ужасы прошлого не должны повториться в будущем.
Ими были пропитаны буквально всё: советское кино и эстрада, речи генсеков и пионерские линейки, международные новости и названия улиц. Вся страна жила ожиданием коммунизма, чествованием Великой Победы и осуждением американской военщины – а еще футболом, подготовкой к летнему отпуску и марафонами по магазинам в поисках дефицита.
Но, похоже, что труд советских идеологов оказался совершенно напрасным и вообще почему-то дал какие-то уродливо мутированные всходы. К этой мысли приходишь, глядя сегодня на руины мемориального комплекса Саур-Могилы, прошлым летом вновь ставшей местом ожесточенных боев. И вот теперь мы празднуем 70-летие Победы над фашизмом в обстановке новой войны, в которой на могилах дедов-победителей с ожесточением убивают друг друга их внуки…
Свои и чужие
Войны планируют политики и генералы, а «предусматривают» их уже задним числом историки и журналисты. Для широких масс мирного населения война всегда внезапна, всегда вероломна. Даже для тех, кто живет у границы, видит скапливающиеся войска и подозревает, что добром это не кончится. Даже для тех, кто видит, как на выезде из его города начинают возводить блокпосты. До первых выстрелов и первых жертв в реальность войны никто не верит, словно сам мозг блокирует этот вариант развития, создает для нас какой-то защитный барьер. Жаль только, что он не блокирует тех, кто эти войны начинает.
Но куда большей неожиданностью являются приход войны прямо на порог нашего дома. Для наших дедушек и бабушек в 1941 это было действительно шоком. До тех пор СССР вел войну где-то на далеких окраинах: Дальнем Востоке, Карелии, Восточной Польше (Западной Украине). Но уже в первый день Великой Отечественной её ощутили на себе жившие в сотнях километрах от границы киевляне. А затем немцы за всего каких-то 3-4 месяца оккупировали почти всю Украину.
Последним её островком был Свердловск Луганской области, павший лишь 22 июля 1942 года. Так Украина стала одной из шести советских республик, полностью захваченных врагом. После войны это создало её населению немало проблем: анкетный пункт «нахождение на оккупированных территориях» считался поводом для подозрений и недоверия аж до 60-х годов. А придраться было нетрудно: так как и под немцами людям нужно было что-то кушать, то они продолжали работать – пахать землю, водить поезда и трамваи, чинить водопровод и печь хлеб. Всё это было могло стать поводом обвинения: «Ах ты на немцев работал, иуда!».
Кроме того, нахождение в оккупации расценивалось как своеобразное несанкционированное и не контролированное органами пребывание за границей. А вдруг за это время гражданина завербовала немецкая или румынская разведка?
Что-то подобное, наверное, ожидает в будущем жителей «Новороссии» и аннексированного Крыма, когда их вернут в объятия родины. Отношение к этим нашим соотечественникам уже изменилось. Если в самом начале конфликта никто особо не разбирался, кто где живет, и люди спокойно перемещались через блокпосты из Луганска в Харьков и обратно, то теперь пересечение линии разграничения происходит только через несколько пунктов пропуска, по разрешениям. А к луганчанам и дончанам внимательнее присматриваются СБУ и волонтеры, подозревая в каждом сепаратиста и террориста. И однажды у них кто-то тоже может поинтересоваться: а чем вы занимались во время оккупации?
«Собирают паспорта и проверяют по каким-то спискам, два раза раздевали мужиков и искали синяки от автоматов», - с горькой усмешкой рассказывает таксист Олег, иногда перевозящий местных жителей через блокпосты. С каждым днем число желающих проведать родственников или отправиться в шоп-тур всё меньше, люди откровенно боятся и обстрелов, и непонятных проверок, и такого отношения к себе. «Смотрят на каждого, как на врага, а по телевизору говорят, что освобождают нас. Как их понимать?» - разводит он руками. Но удивляться нечему, на войне как на войне…
О добровольцах
Жалуясь на нынешнюю радикализацию украинского общества, мы забываем, что во время Великой Отечественной оно было гораздо жестче. Народ и до войны был куда суровее, не изнежен потребительской цивилизацией, не расслаблен пацифизмом и пофигизмом, не проводил время у телевизора. А так как всякие несанкционированные идеи могли запросто привести человека «на прием» к лейтенанту госбезопасности, то лучшими вариантами применения своей энергии самовыражения были советский патриотизм, коммунистическое самосознание и общественная работа.
В наши дни активные граждане бегают по улицам в балаклавах, с красно-черными флагами и кричат «героям слава!». Десятилетия назад их дедушки-бабушки тоже бегали по улицам, в еще большем количестве – но только в противогазах и с красными флагами и кричали «да здравствует товарищ Сталин!». И тоже могли пристать к показавшемуся им неблагонадежным прохожему с требованием петь «Интернационал». Впрочем, «врагов» среди своих сограждан они выискивали с ещё большим энтузиазмом, тем более что тогда это было официально санкционированным сверху «развлечением».
И когда началась Великая Отечественная, то военкоматы начали осаждать толпы добровольцев. Они обычно делились на три категории. Первая: идейные энтузиасты-одиночки, которых было особенно много среди молодежи, мечтавшей погеройствовать на войне - их тянуло, как бабочек на огонь. Вторая: коллективные добровольцы, когда решение всем уйти на фронт принималось комитетом комсомола, парткомом или трудовым коллективом. В таких случаях решения принимались единогласно, потому что возражения могли расценить как трусость и предательство – так что было трудно понять, кто там по собственному желанию, а кто «как все».
А третью категорию составляли добровольцы по расчету. Дело в том, что в начале войны всем добровольно записавшимся в армию работникам их предприятия и учреждения авансом выдавали зарплату на несколько месяцев вперед, плюс премию, подъемные и т.д. Выходила очень приличная сумма – для большинства единственный шанс заработать такие деньги. Тем более что война казалась всем недолгой и победоносной.
Отношение советского командования к добровольцам было гораздо более уважительное и разумное, чем у нынешнего украинского. Из них старались формировать части специального назначения: разведывательные и диверсионные группы, истребительные батальоны, усиленные полки для удержания важных рубежей. Позже многих прошедших «обкатку» войной молодых добровольцев делали сержантами, направляли в школы младших командиров…
На нынешней войне добровольцев не так много. Да и отношение к ним сформировалось неоднозначное: власть их сначала практически игнорировала, а теперь вообще старается избавиться от добробатов.
Среди первых добровольцев нынешней войны было немало «братвы», безработных полукриминальных элементов и просто неприкаянных пассионариев, смешавшихся с носителями экстремистских идеологий и авантюристами. Кто-то из них пошел в ополчение сепаратистов, а кто-то в добровольческие батальоны, и очень быстро обе стороны получили недобрую славу от населения, которое они собрались защищать друг от друга. Пару батальонов вообще расформировали за мародерство, на масштабы которого уже нельзя было закрывать глаза. Да и вообще, главное отличие нынешних добровольцев от их дедушек в том, что многие из них предпочитают «защищать родину» не на фронте, а в тылу…
Под огнем освободителей
Говорят, что в Японии еще живы несколько «хибакуся» (жертвы атомной бомбардировки 1945 года), которые эвакуировались из горящей Хиросимы в порт Нагасаки и там попали под испепеляющий удар «Толстяка». Что ж, украинцев, в 1941-44 гг. спасающихся бегством из одного города в другой, подобными историями не удивишь: некоторые из них пережили подобный ад и три, и пять раз подряд. И не пытайтесь возразить им, что ковровые бомбардировки фугасами менее разрушительны и смертельны, чем ядерное оружие - лучше посмотрите фото развалин Харькова, Сталинграда, Киева…
Кстати, мало кто задумывался о том, что в дело превращения Киева в кучи щебня наибольший вклад внесли не фашисты, а собственная армия-освободительница. Увы, но авианалеты и артобстрелы своих – обычное дело на войне. Так было в Великую Отечественную, так происходит и сегодня.
…Мария Александровна родилась в феврале 1943 года, как раз когда освобождающая Донбасс Красная армия начала штурм её родного Лисичанска. Три дня вся семья с только что появившейся на свет Машенькой просидела в погребе, вздрагивая от близких разрывов советских бомб и снарядов, один из которых разнес соседскую хату. Через неделю со стороны Славянска начала контрнаступление дивизия «Викинг» - пришлось снова лезть в погреб, теперь прячась от немецких бомб. Когда немцы отбили Лисичанск и построили на его холмах укрепления и батареи, город вновь начали регулярно обстреливать свои, отрывшие позиции на месте будущего Северодонецка.
Горькая ирония судьбы: спустя 70 лет, начавшаяся под обстрелами жизнь Марии Александровны едва под обстрелами не закончилась. В конце июля 2014 года ВСУ в рамках АТО начали зачистку Лисичанска, в котором арьергардом остались полсотни бойцов Мозгового с одной старой БРДМ. Стремясь поразить где-то там бегающих с автоматами сепаратистов и их «базы» (шиномонтажную мастерскую и цех стеклозавода), ВСУ использовала всю свою мощь: штурмовую авиацию и РСЗО «Ураган».
Долбили по городу несколько дней, которые Мария Александровна провела вместе с соседками-пенсионерками в бомбоубежище соседней школы. Было куда комфортнее, чем в погребе, но очень холодно: почему-то никакого отопления в советских бомбоубежищах даже не предусматривалось (а как же ядерная зима?).
Вообще-то это довольно обидно – прятаться от обстрела своими же. Напоминает ситуацию, когда милиция, вызванная вами для зашиты от хулиганов или грабителей, лупит вас вместе с ними без разбору. Правда, обидно это только в первый раз, потом многие привыкают. Потом уже разум не воспринимает большой разницы, кто именно обстреливает и бомбит, важно только одно: с какой стороны летят снаряды и насколько это опасно для вас. А эмоции кричат одно: да скорее бы всё это закончилось!
Когда же обстрелы продолжаются месяц, три, полгода, то люди уже перестают каждый раз бежать в убежища при грохоте канонады. Лишь прислушаются, посмотрят по сторонам – ага, не по нам лупят, где-то в стороне – и продолжают работать, идти в магазин, подметать двор, нянчить детей, жить. Иначе просто нельзя…
Никогда мы не будем прежними
Война сильно меняет людей, которые её видели. Ещё больше она меняет тех, кто в ней участвовал. Но, вопреки распространенному мнению, она мало из кого делает нервных параноиков или спивающихся угрюмых ветеранов. По телевизору много говорили про вьетнамский или афганский синдром, но как-то однобоко. Вот, мол, вернувшийся солдат сейчас вскипит, выхватит тесак и всех покрошит в капусту. Или выпьет залпом бутылку виски и заплачет. Но это чушь собачья.
Война – это совершенно иные условия существования. Если конечно, вы действительно на передовой, а не квартируете в полусотне километрах от фронта. В первую очередь иной быт, что сразу отражается на мобилизованных, только что оторванных от комфортной мирной жизни людях. В 1941 год эта разница была небольшая, и колхозник или металлург легко вписывались в суровый армейский быт, просто сменив робу на военную форму. Сегодня многих просто «ломает» без телевизора и интернета, без кофе и суши, от необходимости ходить пешком или ездить в кузове КамАЗа, а не за рулем своей «тойоты».
А ботинки? 70 лет назад сапоги были повседневной обувью не только солдат, но и большинства трудящихся, надевавших туфли только по выходным на танцы. Сегодня многие даже зимой носят облегченные ботики. И вот на них надевают «берцы» - от чего солдат приобретает характерную походку «тяжелых ног». Впрочем, летом половина украинской армии ходит в кроссовках: не потому что так удобнее, отнюдь, это не обувь для поля боя, а потому что так привычнее…
Но ботинки и интернет – это так, мелочи, хотя некоторые из-за них срываются. Война сильно меняет отношение людей друг к другу. Например, исчезает заносчивая, пардон, говнистость, присущая многим обывателям сытой мирной жизни. Жильцы разрушенного дома, еще недавно старавшиеся перещеголять ненавистных соседей в крутизне ремонта, теперь вместе с ними варят в одном котле суп. Даже если человек неприятен, его помощь вам всё равно нужна – равно как и ваша ему. Так заново складывается коллективизм.
Очень важно сохранять оптимизм. Безнадежные пессимисты либо действительно спиваются, либо закукливаются в своей депрессии, переставая работать, выходить на улицу, общаться, следить за собой, есть и пить. Поэтому среди живущих на войне так много бодро улыбающихся людей. Которые, казалось бы, занимаются совершенно неуместными во время войны делами: подстригают кусты, красят детские площадки. К слову, это тоже разновидность психологического срыва.
Мотивация к войне
Война противоестественна для многих людей, по разным причинам. Кто-то гуманист, кто-то просто трус, а кто-то не видит причины бросать устроенную мирную жизнь и рисковать жизнью под холодным дождем неизвестно за что. Поэтому одной из главнейших задач власти всегда была мотивация своих солдат. В противном случае армия могла и разбежаться, как это случилось в 1917 году.
Мотивация солдат – дело крайне непростое. Во-первых, та идеологическая чушь, которую ему вбили в голову перед призывом и на подготовительных курсах, вылетает из неё в первом же бою. Или выветривается после нескольких месяцев сидения в холодных окопах. Во-вторых, не все государства могут мотивировать своих солдат материально, да и не всякий солдат готов рисковать ради денег. В-третьих, у каждого солдата, образно выражаясь, за плечом сидит черт, нашептывающий ему «нафига тебе это надо, убьют еще, скорей бы домой!» - и нередко черт более убедителен, чем политрук или даже телевизор.
Даже советская пропаганда в своё время оконфузилась дважды. Сначала оказалось, что быстрой войны на чужой территории не будет. Затем армии не захотели «стоять насмерть» ради высоких идей коммунизма. К тому же немцы тоже вели убедительную разлагающую пропаганду, делая ставку на стремление человека остаться в живых. Пять миллионов сдавшихся в плен за 1941-42 гг. - это было чересчур. И тогда акценты мотивации решили сместить.
Уже начиная с весеннего контрнаступления 1942 года политруки, военные корреспонденты, карикатуристы и поэты начали призывать советских солдат к мести. «Отомсти за нас, убей фашиста!» - призывали с плакатов замордованные женщины и старики. Фотографии разрушенных сел и казненных жителей (или партизан, а может, и захваченных диверсантов, но кто их разберет) стали обязательными для военной прессы. «Ну что, Иван, как думаешь, живы твои?» - теребил политрук душу бойцу, у которого семья осталась по ту сторону фронта.
Новый метод оказался эффективным: ненависть к врагу была куда сильнее любви к товарищу Сталину и даже любви к отечеству. Кроме того, командиры и политруки старались, чтобы на врага выплескивался весь накапливаемый бойцами психологический негатив. Плохое настроение? Застрели немца! А начиная с 1943 года мотивация дополнилась убедительной логической цепочкой: чем больше противников убьешь – тем скорее закончится война – тем быстрее вернешься домой…
Современная украинская военная пропаганда еще находится на стадии романтизма и голого патриотизма. Граждан призывают защищать целостность державы, бойцов пытаются мотивировать придание им ореола эпических героев. Однако, как показывает практика, это работает только в отношении идеалистов, которых не так и много.
Пока что армию удерживает простой принцип мирного времени: лучше пойти по призыву и отслужить несколько месяцев, чем всю жизнь прятаться от прокуратуры. С этим соглашается логика большинства мобилизованных. Но чем дольше затягивается война, чем больше гибнет в ней бойцов, тем слабее становится этот довод. Уже сейчас немало украинцев считают, что риск погибнуть, остаться калекой или просто без толку потерять время на войне значительно превышает угрозу привлечения к уголовной ответственности. Есть и такие, кто предпочитает отсидеть три года, чем навечно расстаться с жизнью.
Очевидно, что будет поиск новой мотивации, и вполне возможно, что современные промыватели мозгов прибегнут к готовому опыту Великой Отечественной. И тогда мы увидим современные плакаты, где в обрамлении сине-желтых или георгиевских ленточек рыдающие над телом убитой матери дети будут призывать солдат отомстить и убить врага. Учитывая, что счет погибшим мирным жителям уже идет на тысячи, подобную пропаганду уже можно смело запускать в действие.