…Украина сама вышибла себе ядерные зубы, институт, некогда грозная вавилонская башня, превратился в деловой сарай, где масштабно торговали всем: от булавок до каменных крестов из палестинского мрамора, который подвозили машины с житомирскими номерами.
Дверь. Проходная. Лестница. Лестница эта – ловушка для женщин. Один из вахтеров, дядя Федор, недоразумение природы – тощий мужичонка с нехитрым набором костей, обтянутых как попало кожей, однако отчаянный сладострастник, ежедневно «любопытствует» снизу вверх на посетительниц. Даже приобрел некоторый опыт в кружевах и чулках, поскольку за три минуты выдал ценнейшие сведения из этой области: что, какое и когда на которой…
Поднимаюсь наверх. Навстречу шли люди в спецовках, «сантехники-разбойники», как их назвал дядя Федор, несли что-то в мешках. «Несуны», их четверо, болтаются по территории, мелькают коридорами, и если чего находят – мигом через забор, где, очевидно, есть какой-то таинственный обменный пункт, в котором принимают тумбочки, стулья, трубы и прочий хлам.
Отношения «институт – сантехники» – это лишь запись в трудовой книжке: денег им все равно не платят, причем уже давно, потому в помещении постоянно текут трубы, рвет канализацию, пропадает оборудование. Они живут отдельной бандой. Живут и не жалуются, занимаясь саботажем и мелким вредительством, а потом вымогательством платы за починку унитаза или крана, но больше, конечно, «демонтажем» всего, что плохо лежит.
Второй этаж. Посмотрев в список вакансий, я пошел гулять по кабинетам. Иногда было интересно, как в случае с «палестинскими крестами», где меня напоили чаем, вкратце напомнили Ветхий завет, а я, неблагодарный, случайно спросил: «А бывает ли в Палестине мрамор вообще?» Последнее слово директор «крестов» принял очень близко к сердцу, обиделся, замахал ручонками и выставил меня вон.
В другом кабинете меня сходу взяли в оборот, накричали, приняв за телефониста, потом извинились и предложили развозить пиццу. Для своих – со скидкой, вчерашняя так и вовсе бесплатно. Я сказал, что подумаю.
Зашел в комнату, где была мука, сахар, рис и гречка. Меня встретила женщина в деловых очках и спросила язвительно прямо в лоб, что я знаю о сахаре. Специальных знаний, кроме тех, что сахар добавляют в чай, свекла растет в поле, а тростник – на Кубе, у меня не было…
Редакция журнала. Редактор – холеный мужичок, со вкусом прикинутый, мучился в кресле. Лицо: выцветшее пятно йода – скверный загар или цирроз. Он пишет роман, отчаянно надеется на признание, но расчет сильнее – а вдруг не выгорит, – потому и редактор. Впрочем, роман застрял, а журнал «горит». Взмахнув рукой, небрежно-ласково, сказал:
– Ну, где? Давайте ваши вирши, посмотрю…
Третий этаж. Швейцары в камуфляже, кейсы, дипломаты, белые рубашки, галстуки и пиджаки; ухоженные, декольтированные со скрытым смыслом секретарши: вышколенная медовая томность и бессердечие, а в паузах, между строк – улыбка, и сразу не разобрать, где «нет», а где «да».
В конце коридора под вывеской «Таватум» толкутся люди. Фирма, какая-то австрийская корпорация, устроила конкурс, ищет сотрудника. Вклинился, мне дали анкету. Разогнал фантазию, что есть мочи, заполнил. Когда отдавал листик, покраснел: слишком уж кудряво сочинил.
Прошел час, меня вызвали на собеседование. Комната, маленькая, удушливая, отличалась особым беспорядком, будто бы здесь случился обыск, причем давненько. Шкафы, тумбочки, комоды, кресла, трюмо многократно уменьшали ее; все это деревянное безобразие раздражало, навевая мысль о мебельном магазине.
За столом сидел человек, молча и, кажется, вдумчиво читал. Потом начал задавать вопросы. Кто? Что сделал? Где? Когда? Как? Какими средствами? Почему?
Где-то час он засыпал меня вопросами неопределенного характера, мне даже стало казаться, будто я государственный преступник и сижу на допросе у следователя. Наконец, человек устал и задал последний вопрос.
– Рекомендации. Нужны две рекомендации.
Это был самый трудный момент. Я открыл было рот, чтобы рассказать что-нибудь о черствых чиновниках, которые губят талантливую молодежь, но меня перебили.
– Хотя, знаете, зачем. Месяц поработаете, потом оформим. Может, – человек пристально посмотрел на меня, – ничего у вас не и получится. Не выдержите…
– А что делать надо-то? – спросил я.
– Да ничего необычного, работать надо, фасовать цемент на кладбище, – улыбнулся он.
Лакейские чувства, которые я все это время старательно разыгрывал, внезапно исчезли. Появилась здоровая наглость и желание наговорить ему правды, непременно суровой, но почему-то мелькнула мысль не спешить – а вдруг чего-нибудь да выгорит, даже на кладбище…
(Окончание следует)
29.04.2005 13:55