Ее оберегают тщательнее, чем золотой запас. Когда в разговорах с «шевченкознавцямы» я упоминал этот прискорбный факт, на меня обрушивался град злобных упреков. Чего только мне не говорили! От: «Що ви хотіли, бідна дитина майже не вчилась у школі!» и до: «Тоді взагалі ще не існувало українського правопису!».
(From-UA продолжает публикацию отрывков из новой, еще не вышедшей в свет книги известного украинского писателя и журналиста Олеся Бузины «Ангел Тарас Шевченко». Начало читайте здесь).
И то, и другое – неправда. В школу Тарас ходил. Какие-то основы знаний этот сельский «лицей» давал. По крайней мере, тому, что предложение начинается с большой буквы, там учили. Но до конца жизни Шевченко так и не запомнил твердо это правило.
Да и правописание уже было! Конечно, не современное, упрощенное, придуманное Пантелеймоном Кулишом специально для крестьян по принципу «пишемо, як чуємо» («пишем, как слышим»), а обыкновенное общерусское с «ятями» и «ерами». Так написаны «Энеида» Котляревского и «Шельменко-денщик» Квитки-Основьяненко. Но «гениальный» Тарас даже минимума орфографических правил не вмещал – ни в молодую патлатую, ни в старую лысую голову.
Публиковать его письма и дневники в непричесанном, первозданном виде осмелился только все тот же бесстрашный академик Ефремов. Его изданием Тарасовых перлов мы и воспользуемся.
«Брате микито треба бъ тебе полаять, - пишет Тарас 2 марта 1840 года в родную деревню, - та я не сырдытый. Не хай буде так як робиця, бачъ защо я тебе хочу лаять, чомъ ты як тилько получив мое письмо до мене не написав, бо я тутъ турбувався, трапляеця шо письма зъ гришмы пропадають <…> . По цилуй старого дида ивана за мене, и поклонысь всій ридни нашій яка есть, доглядай сестру марусю та коли можна по магай и бидный ярыни – а малярови поганому скажи колы винъ не схаменеця то опыныця там де ёму и ны снилось. Кланяйся Сестри Катерыни и Антонови, братови ёсыпови. И всимъ хто мене не забув. може я литом прииду побачиця колы матиму часъ. та навряд. Треба першъ добре вывчиця малю[ва]ть.
Скажи иванови Федёрци не хай винъ до мене напише письмо окроме. – та тилько не по московскому а [то] и читать не буду – Кланяйся ему.
Оставайся здорова – Твій брат тарасъ Шевченко».
Я специально почти полностью привел это безграмотное послание выдающегося человека, так как оно датировано весной того же года, когда на прилавках появилось первое издание его «Кобзаря». После прочтения шевченковских каракулей с именами сестер и братьев, нацарапанными когда с прописной, когда со строчной буквы, и удивительными неологизмами вроде «не хай», вряд ли кто-то усомнится, что стихотворный сборник «гения» не мог появиться на свет без помощи доброго и, главное, в отличие от Тараса, образованного (!) Гребинки. То-то смеху бы было, оставь он в окончательном тексте все, как написал автор!
Позже роль няньки при Тарасе играл Кулиш, придававший «диким» рукописям недоученного самородка удобочитаемый вид, ибо до конца жизни национальный гений так и путался в точках с запятыми…
Но до сих пор миф об образованности Великого Кобзаря обрастает дремучими легендами!
Чего только о нем не рассказывают!
Будто бы выучил французский язык. Свободно говорил по-польски. Проштудировал все новинки современной русской и иностранной изящной словесности. Тонко судил об архитектуре. Не оставлял без внимания и общественно-политические науки… Одним словом – универсальный гений! А как на самом деле?
Французский действительно пытался учить – есть сведения, что брал уроки. Но успехов не показал. Мысль блеснуть в высшем обществе ловко ввернутым парижским словцом пришлось оставить.
Из иностранных языков мог разговаривать только по-польски. Польский юный Шевченко перенял в бытность казачком пана Энгельгардта в Вильно и Варшаве – от тамошних дворников и прочих хамов. Письменной формой оного языка не владел, но читать мог, черпая из книг Михала Чайковского и Адама Мицкевича антирусские идеи и отдельные сюжеты – как известно, фантастический рассказ о Гонте, зарезавшем своих детей, Тарас позаимствовал именно из романа Чайковского «Вернигора». Однако варнякал по-польски Кобзарь с такими простонародными выражениями, что вызывал смех даже у полуобразованной публики. Родственница супруги художника Сошенко – некая панна Леонтинка – по национальности полька, как-то заметила: «Пан Шевченко бардзо добже мови по-польску, але в его мове завше ест цос хлопского»…
Можно ли было застать Тараса за чтением? Можно! Особенно в дождливую погоду. Тогда он действительно любил поваляться с книжкой прямо в кровати. «Так би й кабанував цілісінький день» - признался он однажды своему попутчику Афанасьеву-Чужбинскому, с которым путешествовал по Украине да и застрял в Нежине. И тут же выдал еще одну «историческую» фразу: «Не хочеться мені уставать, щось я утомився… Нехай принесуть самовар»…
Автор одной из многочисленных компиляций о нашем «гении» некий Дмитрий Чуб утверждает: «Із Шевченкового щоденника та з різних спогадів також бачимо, як він багато читав»…
Однако Тургеневу начитанность Тараса казалась явно недостаточной. «Даже Гоголь был ему лишь поверхностно известен», - вспоминает он. Что же касается так называемой общей эрудированности Великого Кобзаря, то о ней создатель «Му-му» отозвался и вовсе пренебрежительно: «Читал Шевченко, я полагаю, очень мало… а знал еще меньше того»…
Такой вот разброс мнений. Кому же верить?
К счастью, есть сухие цифры, а они, как известно, не врут. Посмертная «Опись книгам, принадлежавшим Т.Г. Шевченко» содержит ровно 110 наименований – в том числе «альбом чистый», «Руководство для сельских пастырей» и «Способ гравировать крепкой водкой».
В этот перечень затащили все – даже разрозненные номера газет «Русский инвалид», «Северная пчела» и «Новейший отборный российский песенник». Хотя включать в «Опись книгам» газеты – это, по-моему, явный перебор. Может, он просто сало в них собирался завернуть?
Замыкает домашнюю «библиотеку» гения, естественно, последнее прижизненное издание «Кобзаря». Десять книг – на польском языке. Остальные – на русском и украинском. Многие – дареные, с автографами авторов. Но ни Вольтер, ни Монтескье среди них не значатся. Не интересовался Тарас «мыслителями»!
Зато волновало его другое.
Как известно, незадолго до смерти Шевченко собирался построить хату. Сохранилось несколько собственноручно начертанных планов этого архитектурного объекта. Самая крошечная комнатка на одном из них носит скромное название «Наймичина». Иными словами, как всякий настоящий барин, пан Шевченко тоже собирался держать прислугу – «наймичку».
Ничего плохого в этом нет. Всякому своя доля. Кого-то Господь наделяет судьбой горничной или лакея, и он тоже несет это скромное звание с честью. Не всем же быть живописцами и литераторами.
Настораживает другое. Как следует из размеров на чертеже, помещение для служанки должно было занимать три аршина в длину и два в ширину. В переводе на современные меры – 2 м 13 см на 1 м 42 см! Этот чулан, больше смахивающий на камеру хранения или, что точнее, на собачью будку, выдающийся народофил считал вполне достаточным для нормальной жизнедеятельности «наймички» и размещения ее движимого и недвижимого имущества.
Хотя, возможно, этому есть еще одно объяснение – генетическое. В жилах Тараса могла течь и панская кровь, несмотря на то, что всю жизнь он считал себя сыном трудового народа. Так уж устроен наш лучший из миров, что часто люди даже не догадываются, чьи они дети. В документах написано одно. А правда скрывается в каких-нибудь кустах, под копной или на чужой смятой постели, где за девять месяцев до появления записи о рождении был зачат тот или иной «законный» наследник.
«А ти чув, що Шевченко – не свого батька син? Що він Енгельгардтів? - спросил меня после выхода газетного варианта этой книги один из литературных сплетников в кулуарах украинского Союза писателей. - Ти знаєш, що мати Тараса не на кладовищі була похована, а прямо за хатою? Догадуєшся, кого тоді та цвинтарі не давали хоронить?»
Втирал это мой собеседник чуть ли не со сладострастным восторгом – мол, смотри, и я знаю что-то такое, о чем ты даже не подозреваешь.
Если честно, то и об этой версии я слышал. Легенда о ней давно гуляет по мышиным закоулкам хранилищ официальной «истины» о Великом Кобзаре. Но предавать ее гласности архивные крысы с учеными степенями не торопятся. Только иногда обсуждают в своем кругу за чайком, смакуя подробности.
И есть у этой легенды если не основания, то истоки. Для начала вспомним, что сам барин Тараса Павел Васильевич Энгельгардт – тот самый, что запросил за его вольную две с половиной тысячи рублей – был незаконнорожденным отпрыском (как тогда говорили на французский манер «бастардом») Василия Васильевича Энгельгардта, владевшего в начале XIX века почти двадцатью тысячами крепостных, включая деревни Моринцы и Кирилловка.
Старый барин умер в 1828 году. Из своего побочного потомства он признал только Павла, ставшего впоследствии гвардии полковником и хозяином Шевченко. Мог ли Тарас быть еще одним плодом плотских грехов Василия Васильевича – плодом непризнанным, лишним и отданным в простую крестьянскую семью?
В принципе, мог. В метрической книге села Моринцы, где родился Шевченко, его матерью была записана сначала какая-то Агафья. Потом это женское имя подчистили и заменили на Екатерину – жену крестьянина Григория Шевченко и официальную мать будущего «светоча». Что это? Простая описка? Или преднамеренное сокрытие чужого греха?
Трудно сказать. Однако настораживает тот факт, что незадолго до рождения Тараса его официальный отец внезапно переселяется из Кирилловки, где он жил, в соседнее село Моринцы. А вскоре после рождения сына семья возвращается назад – в Кирилловку. Что за странная и необъяснимая миграция?
Не исключаю, что Василий Энгельгардт, которому в год рождения Тараса исполнилось уже 59 лет, действительно предался барскому блуду со своей крепостной по имени Агафья. Возможно, эта девушка умерла или не имела возможности воспитывать сына, а ребенок, по приказу пана, оказался на руках у Григория и Екатерины Шевченко. Тогда становится понятным и их недолгий, никак не мотивированный переезд в соседнюю деревню, а потом возвращение в родную. Такой фокус идеально покрывал барские шашни.
Настолько идеально, что даже сам Шевченко ничего не знал о том, что настоящее место его рождения – Моринцы. В своей автобиографии 1860 года он пишет, что родился «в селе Кирилловке, Звенигородского уезда, Киевской губернии, в имении помещика Василия Васильевича Энгельгардта». Не найди исследователи метрическую книгу, хранящуюся сейчас в Киевском государственном музее Шевченко, и мы бы так думали.
Но с другой стороны, поп, записывавший новорожденного, мог просто ошибиться. Как и безвестный писарь, значительно позднее начертавший в формулярном списке Тараса уже во времена его службы: «Из дворян». А мог и не ошибиться. В любом случае, все это – только гипотеза, о чем я, как честный исследователь, прямо заявляю, не собираясь никого дурачить и выдавать предположение за истину в последней инстанции.
Кто хочет проверить этот слух, пусть попробует. При современном развитии техники – это просто. Всего-то делов, вскрыть могилу Тараса в Каневе и провести сравнительный анализ его ДНК с соответствующими образцами из захоронений официальных родителей и гипотетических родственников из рода Энгельгардтов. Правда, сомневаюсь, что кто-то в Украине на это решится. Так что пусть легенда пока остается легендой.
А славная бы получилась история, подтвердись такая догадка! Одному незаконнорожденному сыну Василий Васильевич отдает Кирилловку и Моринцы, а другой служит у своего брата казачком. И оба они даже не подозревают, что находятся в ближайшем родстве! Сюжетец вполне в духе cлавных крепостных времен.
Недаром же говорят, что и сегодня половина мужиков в имении Ясная Поляна смахивает на Льва Толстого. Думается, и в Кирилловке тоже многие могли бы гордиться родством с бывшими владельцами этого поместья…
(Продолжение следует)
05.05.2008 13:27