Актер М. Мельник: «Все, что строится на эпатаже – это однодневка, и не может долго жить»
30.12.2009 07:30
...театр одного актера. Директором, режиссером, актером, музыкантом, гримером и костюмером в этом необычном театре под названием «Крик» в одном лице является народный артист Украины Михаил Мельник – единственный человек на Днепропетровщине, который стал лауреатом наивысшей в Украине национальной премии в области искусства имени Тараса Шевченко.

19 декабря 2009 года театр отмечал юбилей, естественно, на сцене, новым пронзительным спектаклем «Табу» по мотивам «Крейцеровой сонаты» Льва Толстого. И виновник торжества, Михаил Васильевич Мельник, любезно согласился дать интервью.

Несмотря ни на какие невзгоды и усталость, этот гениальный актер никогда не отказывает журналистам в интервью, всегда поражая своим оптимизмом и положительным жизненным настроем. Так же как, несмотря на свои трагические роли, актер всегда после спектакля выходит разговаривать со своими зрителями, которые не торопятся уходить из театра, пораженные встречей с неординарным человеком и необыкновенным искусством.

Признаюсь, каждое интервью этого необыкновенного актера превращается в мини-спектакль. Не стало исключением и это. В ролях, лицах, мимике и пластике мне рассказали, где взять ту жизненную силу, которой сегодня лишены многие наши соотечественники. В надежде на то, что и я смогу передать искусство Михаила Мельника читателям, предлагаю вашему вниманию этот необъявленный мини-спектакль «в записи».

From-UA: – Как возникла идея создать театр одного актера? Вам не нравились помощники и режиссеры, у Вас свое видение театра? Или, может быть, кураж, эпатаж?

М. Мельник: – Я думаю, что все, что строится на эпатаже – это однодневка, и не может долго жить. Только то, что на страданиях, долго держится. Вера в Иисуса потому и держится, что она на страданиях. Если бы ему было легко и хорошо, то ничего бы не было.

From-UA: – Хорошо, но актеры, которым не нравятся режиссеры, сами становятся режиссерами и руководят другими актерами. Почему Вы остались в одиночестве? В момент открытия театра Вы были молоды. Не страшно ли было начинать такое большое, неизвестное дело без помощников? Вы их не искали, или никто не хотел помогать?

М. Мельник: – В то время я не думал о страхе. Я просто чувствовал в себе огромный запас энергии и хотел совсем другого, не того, что мне предлагалось то одним, то другим режиссером. Это было мне неинтересно, как давно прочитанная книга, все эти режиссерские «ходы», которые даже не ходы. Вначале я стучал кулаком по столу и говорил: «Вот так надо!». Но режиссер на такое, как правило, отвечает: «Я – режиссер, что вы мне тут?». Один, второй, третий. Я не злой человек. Но, простите, я был воспитан на московской и ленинградской школе и учился при этом в университете Карпенко-Карого, у необыкновенного педагога Нинель Антоновны Быченко. Она нас, студентов, возила в Москву смотреть «Современник». А это было табу, запрет!

From-UA: – Почему?

М. Мельник: – Потому что наша, украинская, театральная школа была абсолютно «занедбана». Она и сегодня «занедбана», не будем лукавить. И из этой школы, выплывают все, кто как умеет. А для нас были идеалами БДТ с «Историей лошади», после просмотра которой я три дня не мог разговаривать, и, конечно же, «Таганка». Это было искусство, которое зарядило на всю жизнь. И я надеюсь, что те зрители, которые приходят на мои представления, будут так же заряжены на будущее. Это единственное, что меня держит на свете, а то я бы давно уже бросил это дело.

From-UA: – Гордится ли Нинель Антоновна своим учеником?

М. Мельник: – Она приходит с цветами к своему ученику, когда бы я ни приезжал на гастроли в Киев, и кланяется мне. Мне даже неудобно: мой учитель, которому поклонялся я, кланяется мне и говорит, что я – великий режиссер. Это нереально. Я никогда и помыслить о таком не мог! Но с другой стороны, это для меня очень важно, что я не зря был в ее школе, требовательной к своим ученикам, мудрой. Хочется много хороших слов сказать о человеке, который всю жизнь положил на то, чтобы научить студентов-актеров быть собой... Ведь это наивысшее мастерство актера – быть собой. Великие актеры – те, кто возвращается к себе, а не копируют других, как обезьяны. Это самое большое и трудное задание. И я всю жизнь борюсь с желанием быть похожим на кого-то. Когда я похож на себя, я становлюсь непревзойденным. А как только я начинаю играть кого-то другого, как бы гениально я не играл, я буду всегда вторым. К сожалению, этому не учат в наших театральных училищах. Нет, об этом говорится, конечно, мимоходом, но не вдалбливается. А для того, чтобы это понять сердцем, умом, нужен опыт, жизненный, театральный. Сегодня же часто вчерашние выпускники театрального колледжа становятся педагогами. Вы себе представляете? Господи, сколько страданий надо испить, чтобы что-то «актерское» родилось, чтобы можно было кого-то учить! Сейчас уже никто не помнит, как Мельник зубилом, молотком и ручной пилой построил свой первый театр в Музее Комсомольской славы...

From-UA: – Так вот с чего начался театр одного человека?!

М. Мельник: – Вообще, моя первая попытка открыть театр-студию состоялась в Днепропетровском монтажном техникуме, где я у студентов вел самодеятельность, еще 23 года назад. И у нас была такая самодеятельность, которая заткнула бы за пояс любой современный профессиональный коллектив! Те люди, которые тогда видели наши представления, возможно, помнят наш Концерт фонограмм в летнем театре парка Чкалова, который никогда до этого не заполнялся даже наполовину. А когда мы там показывали наш концерт, то люди сидели даже на самом верху, на перилах, потому что ВСТАТЬ было негде, все проходы между рядами были заполнены. И мои студенты плакали от счастья, студенты монтажного техникума, которые никакого отношения к искусству не имели.

From-UA: – Почему же ЭТО не переросло в театр?

М. Мельник: – Потому что это все же была самодеятельность. Студентам, возможно, было хорошо, но я-то был актером, я мечтал о театре. Я пришел к Сергею Тигипко, да-да, нынешнему кандидату в президенты, который был тогда первым секретарем обкома комсомола, с идеей о создании театра в пустующем помещении Музея Комсомольской славы им. А.Матросова. Я тогда еще не знал, что мой отец, у которого на войне разорвалась в руках мина, и он потерял руки, слух и один глаз, был старшиной роты, в которой служил Матросов. Тот самый, которому построили Музей Комсомольской славы. Вот как судьба поворачивается. Так вот, Тигипко мне разрешил пользоваться помещением 10 лет и сказал: «Перестраивайте так, как считаете нужным». А перестраивать-то мне было нечем, денег у меня не было ни копейки, не было и помощников. Но Бог для благого дела вложил в меня десять сил, потому что только ручной пилой я отпилил и вынес из помещения несколько тонн металла. Там толстенные трубы торчали, на которых висели макеты. А стенды из ДВП я распилил и построил из них 76 кресел. За определенное количество бутылок водки я «достал» замечательные кулисы, которые до сегодняшнего дня висят у меня в театре. Сам, в одиночку, занавешивал двухметровые окна, расположенные на высоте 8 метров, тяжелым собственноручно заштопанным бархатом, который меня, тощего и полуголодного, с огромной силой тянул вниз с узенького подоконника.

From-UA: – Ну, хоть для этого можно было кого-то позвать на помощь?

М. Мельник: – А кого? Конец 80-х, никто не работает за бесплатно, кроме фанатиков. Вот представьте: длинная тяжелая ткань тянет меня вниз. А я голодный. Прижавшись к стене, стою на узком карнизе, на котором даже не умещаются полностью ноги, приколачиваю ткань к рамам. А внизу торчат сваренные металлические корпусы для кресел. Даже если не убиться, то покалечиться мог. И когда дошел до половины, чувствую – все, у меня ноги парализованы. И вдруг заходит человек и с порога говорит: «Михаил Васильевич, я вам курицу принес, а то Вы тут голодный!». И, не видя меня, кричит: «Где Вы?». – «Я тут, только не кричите, а то упаду». Он, как глянул, перекрестился, ничего не сказал и убежал. А курица внизу, и от нее пошел запах. Я замер и прошептал: «Господи, если ты есть, дай мне сил, чтобы я эту курицу сегодня съел». И то ли силы у меня появились, то ли страх отступил, я с таким азартом стал заканчивать начатое. Подумал: «Умирать только раз, так зато геройски – я строил свой театр!». Закончил с окнами, перелез на лестницу и спокойно спустился. Потом уже покрасил стены, повесил картины. Жил я за кулисами, отопления там не было. И открытие 19 декабря 1989 года состоялось! Сейчас я об этом рассказываю с радостью и с гордостью. Не для того, чтобы меня жалели. Я хочу, чтобы люди знали, что даже один человек способен на многое, если у него есть идея, вера.

Вот так – потом и настоящей кровью, КРИКОМ (про себя) – создавался этот театр. Но были и помощники. Потом уже, когда театр состоялся, у меня появились постоянные помощники, друзья театра. Но тем первым, бескорыстным, я бесконечно благодарен: они помогали по зову души, а не по притяжению к успеху. Вот, например, построил я театр, а для спектакля нужен был магнитофон. Денег на него, естественно, нет. Но я умел делать сопилки. Я делал их ночами и ездил продавать в Новомосковск (городок под Днепропетровском), стыдился продавать в Днепропетровске. На базаре я включал старенький магнитофон «Весна», а сам подыгрывал ему на сопилке. И 30 сопилок по 3 рубля расходились за 15-20 минут. Тогда 90 рублей составляли среднюю месячную зарплату. И процесс пошел. Сначала я делал сопилки из бузины, но она пересыхает и лопается. Тогда мне пришла идея сделать «футляр». Я увидел пластмассовые трубки, из которых делались спортивные обручи для живота, но ведь они изогнутые. Я нарезал эти трубки, разогревал в казане с горячей водой и руками выравнивал. За 2 бутылки достал станочек и ночами выпиливал деревянную сердцевину. Насобирал штук 50 сопилок и подумал: «Поеду в Киев и буду продавать по 5 руб., чтобы собрать на магнитофоны для театра».

Поехал, встал на Крещатике и начал играть. Моментально вокруг меня образовалась толпа. Они стояли и просто слушали, как я играю, но ничего не покупали. И тогда я признался, что собираю на Театр. Тогда все начали скидываться, кто сколько мог. А один инженер, которого я запомнил на всю жизнь, побежал домой и принес мне 100 рублей. И я ему выписал от руки на листочке бумаги вечный билет на все представления моего театра. Когда я приехал из Киева, купил магнитофон и начал репетировать.

From-UA: – А что же всякие управления культуры в Днепропетровске? Разве они не должны были хоть чем-нибудь помочь инициативе?

М. Мельник: – А я не просил. Вместо того, чтобы тратить время на хождение по кабинетам и слезы, я предпочел все делать своими руками, мозгами. Ведь у меня был хороший пример – отец, который пришел с войны без рук и глаза и написал 2 000 картин. И троих детей выкормил, вырастил. Могу ли я после этого не сказать: «Елки-палки! Отец без рук столько сделал, а я с руками и ногами». Поэтому, когда я слышу рассуждения нынешних семнадцатилетних: «Что это за жизнь? Что это за плохие люди меня окружают?», я с полным правом могу спросить: «А что ты сделал для того, чтобы жизнь была лучше?».

From-UA: – А как Вы создаете свои моноспектакли? Вы читаете какое-то произведение, и оно Вас трогает настолько, что Вы хотите свои впечатления передать людям? Или существует драматургическая литература, читая которую, можно понять, что все можно сыграть одному?

М. Мельник: – Без сомнения, когда я читаю, я это вижу. Даже когда я читал «Лолиту», я видел, что это возможно. Как? Не знаю. Каждое произведение, как и каждого человека, мы чувствуем. Мы руководствуемся своим внутренним миром, а он огромный, он больше, чем этот мир. Он виртуальный и находится внутри нас. Почему молодежь так тянется к виртуальности? Потому что там больше мир, там больше возможностей. Это ужасно с одной стороны – они отрываются от реального мира. И только искусство может возвратить виртуальность мира живым. И от виртуальности своего мира я отбираю то, что считаю сегодня нужным. Я должен быть актуальным, нескучным, болевым. Потому что искусство должно всегда быть болевым, иначе это уже не искусство. Даже когда видишь гениального клоуна, ты начинаешь плакать. Но переданная им сквозь смех боль – не вызванная жалость. Мы плачем от того, что это потрясающе прекрасно. Искусство должно быть на грани рыдания. Это как искусство Высоцкого, искусство «Истории лошади» и других произведений.

From-UA: – История советского, российского и украинского театра знает немало отличных чтецов-декламаторов, которые очень хорошо в одиночку передают роли, характеры разнообразных героев. Однако Вы смогли переступить грань чтеца-декламатора: Михаил Мельник не играет несколько ролей, а заставляет забыть, что спектакль играет только один человек. Это сразу задумывалось, или произошло само собой, в силу Вашего выдающегося актерского мастерства, школы Вашей учительницы?

М. Мельник: – У меня есть спектакль «Грех», за который я получил национальную премию. Там в записи звучит голос матери – мой голос. Но никто никогда не верил в это. И на международном фестивале сказали: «Этого не может быть, потому что этого быть не может». Тогда я стал доказывать, что это моя работа, что это я не женщину записывал. Московское жюри сказало: «Если это правда, то это вообще не поддается уму». Искусство – это если ты по-настоящему, если ты не думаешь: «Ой, пульс у меня 120, надо успокоиться, как я выгляжу?».

From-UA: – А разве Вы вообще не думаете во время спектакля о том, как выглядите? Легко ли Вы входите в роль и выходите из нее?

М. Мельник: – О том, как я должен выглядеть в спектакле, я думаю только в момент постановки, режиссуры. Дальше начинается жизнь в роли. Я легко вхожу в роль, да плохо выхожу. Собственно, когда после спектакля я разговариваю со зрителями, то это затем, чтобы и людей, и себя немного «вывести» из спектакля, из боли...

From-UA: – Есть ли у Вас ученики?

М. Мельник: – Нет. Но я считаю, что все, кто приходит на мои спектакли, являются моими учениками.

From-UA: – И никто не предлагал Вам преподавать в театральном колледже?

М. Мельник: – Туда я не пойду: не смогу быть под кем-то и слушать указания, как мне надо детей учить. К тому же, при четырех спектаклях в неделю возможно ли преподать всю силу того, что надо преподать? Я ничего не делаю вполсилы. И если я начну преподавать, то приду на спектакль никакой. А мне надо обнять полностью человека, чтобы он почувствовал, что такое страх смерти, что такое жажда любви. Я должен его «накормить», обгладить, обцеловать, напугать. Ведь все мои спектакли – предупреждения. Я нигде не выступаю судьей и никогда не позволю себе быть судьей, потому что никто не имеет права быть судьей. Но я могу предупредить. И предупреждаю о том, что знаю. Я за жизнь много чего наглотался и не хочу, чтобы вам было больно, как мне. Потому что, когда вам будет больно, вы будете сердиты и злы на мир. А злость по принципу домино дойдет до моих детей. Я не хочу этого. «Мудрый ищет дом плача, а дурак – дом развлечений». Вот и все.

Билеты в Ленком
Воспользовавшись нашим сервисом, вы сможете ознакомиться с репертуаром и афишей московского театра Ленком. Также у нас работает on-line заказ билетов в Ленком.


From-UA: – Так что же, всем нужно стремиться к серьезности и избегать «радостей жизни»?

М. Мельник: – Я просто хочу сказать, что жизнь коротка. И развлечения в ней разнообразны. Можно развлекаться и веселиться, принося горе близким. А можно жить под девизом: «Спешите делать добро». Нашим детям, к сожалению, никто не торопится рассказывать, показывать, что добро тоже дает наслаждение. Что те люди, которые делают добро, получают огромное удовольствие! Вот мне и хочется, чтобы люди привыкли делать что-то такое, хорошее, попробовали и увидели, что это тоже может приносить радость. Я после каждого спектакля это говорю. И, когда ко мне подходят чьи-то мамы и благодарят, я сразу понимаю, за что. Я спрашиваю: «Вы были у меня на спектакле?» – «Нет. Сын был. Я не знаю, что Вы там с ним сделали, но он стал совсем другим человеком!». Вот это то, ради чего стоило мне создавать этот театр и держаться на узеньком карнизе.

From-UA: – Хорошо, что Вы удержались!

М. Мельник: – Это Бог удержал. А я просто понял, зачем...
Беседовала Елена Непокора