Блуд национальной политики памяти
17.11.2016 12:48

Блуд национальной политики памяти

Национальная политика памяти должна была быть кремовой розочкой на торте общей культурной политики, вишенкой на пирожном высокой культуры европейской страны. Чем-то нежным, щемящим и воспитывающим в гуманистическом духе. У нас это лом, осиновый кол, и еще что-то такое же забористое в одном. Почему так?

Политика памяти должна быть в современном мире вполне второстепенной. За двадцать лет государства проходят пусть сопоставимый с веками. У США нормальные отношения с Японией, а у Германии, скажем, с Францией. Трудно вообразить, чтоб кто-то из этих государств на официальном уровне начал раскапывать свои трупы и вываливать скелеты из шкафа. Наша же политика заключается в обратном.

Несомненно глупо и несомненно страшно влияет у нас политика памяти на отношения с нашим первым потенциальным союзником – Польшей, она же несомненно сеет раздор внутри страны. Кто-то говорит, что это конфликт очищающий, нужный. Вранье. Очищает правда, а не выборочность.

В чем же хитрость этой нашей политики памяти? В чем её выборочность? Её незаметный, мало кем осознаваемый фокус-покус. Он в том, чтобы яркими массовыми репрессиями сороковых и тридцатых годов отвлечь от якобы бледных и немощных притеснений восьмидесятых. Так повелось с девяносто первого года. И занимались этим отвлечением для того, чтобы прикрыть вполне живых и здравствующих исполнителей репрессий восьмидесятых, которые просто были при власти. Ну, почти до последнего времени. И кто не знает того замечательного факта, что раскрытием сталинских репрессий у нас занимаются обычно бывшие идеологи марксизма-ленинизма. Отнюдь, не ироничное совпадение. Это просто маркер государственной конъюнктуры. Акцентом на репрессиях сороковых прикрывают делишки восьмидесятых. Вот фокус. Архивы КГБ восьмидесятых-семидесятых, к слову, реально не раскрыты. Именно по той же причине.

Один профессиональный(!) историк и хороший журналист мне как-то написал: к чему эти восьмидесятые, если репрессии сороковых хорошо изучены, а принципиально они ничем не отличаются, те же самым притеснения империей национального. Это общее заблуждение, вызванное как-раз нашей «правдивой» политикой памяти. На самом деле репрессии восьмидесятых отличаются от репрессий сороковых принципиально. Не мягкостью, а направлением, ВЕКТОРОМ. Среди пострадавших, на первом месте, отнюдь не политические люди, не националисты или либералы, а люди, которые просто хотели жить, как им хочется; верить, во что им хочется; делать, что им хочется; уезжать, куда им хочется, без оглядки на государство.

Я ознакомился с архивными делами о репрессиях восьмидесятого года: на одном из первых мест (по притеснению) неожиданно баптисты, в силу того, что некоторые течения активно пропагандировали пацифизм, и верующие собирались не в церквях, что пугало власти. Еще большее количество людей пострадало из-за желания вести индивидуальную торговую и производственную деятельность. Преследовали даже увлекающихся йогой. Политически обусловленные дела (националисты етс) на последнем месте. А их у нас выдвигают на первое. Вот в чем неправда. Главное преступление для тоталитаризма, не национализм (это гармонично сочетающиеся понятия). В соседней Румынии, к примеру, социализм был неотделим от национализма. Главным преступлением для тоталитаризма всегда был… индивидуализм.

Если б наша политика памяти ставила во главу угла это понимание, всё несомненно было бы у нас по-другому. И внутри страны, и в мире. И политика памяти ДОЛЖНА была ставить это понимание во главу угла. Именно уважение к индивидуальному праву, раскрытие индивидуального, через труд, через творчество, через веру, через язык, раскрытие самости индивида – есть главное отличие от прошлого, от тоталитаризма. Путь к крепости и силе. А не новый смотр песни и строя под другими лозунгами.

Условные вятровичи же своими пламенными (возможно искренними) заклинаниями сороковых, попросту вызывают их к жизни. Есть две страны в мире: Россия и Украина, которые относится с сороковым и тридцатым, не как к сложному, жуткому периоду, а просто героизирует. Только эти две страны.

В целом же наша политика памяти - это преступный конъюнктурный маразм. Преступный по последствиям, и маразм по абсурдности, по несоответствию подлинности, реалиям.

Наша политика памяти, не так реабилитировала жертв репрессий сороковых, вернула их имена народу, честь их именам, как спасла вполне конкретные политические задницы каких-то там Кравчуков и Литвинов и тысяч их подельников, которые вязли в советской грязи восьмидесятых по уши. В этом её непревзойденное лицемерие, достойное лучшей кафедры марксизма-ленинизма.