Мы яростно негодуем по поводу Европы, которая вернула Россию в ПАСЕ. Но почему нам кажется, что она должна поступать иначе?
Давайте примерим на себя оптику условного европейского политика, пишет Павел Казарин для Крым.Реалии.
Есть Украина. Страна, на которую напало соседнее государство. Агрессор аннексировал один регион и оккупировал ещё два. За пять лет погибло 13 тысяч человек. Европейский политик открывает социологические данные и видит, что на пятый год войны к государству-агрессору хорошо или очень хорошо относятся 57% населения Украины. Плохо или очень плохо — лишь 27%. Ещё 15% — не определились. При этом динамика вполне очевидна — отношение улучшается с каждым годом.
Вдобавок количество тех, кто хочет жить с соседом без границ и таможни, достигло 48%. 38% хотят прекращения военных действий и замораживания конфликта. Ещё 22% готовы предоставить оккупированным территориям автономию в составе страны. Сражаться до победного согласны лишь 18% жителей Украины.
У европейского политика нет оснований сомневаться в этих цифрах. Ведь на президентских выборах 73% украинских избирателей поддержали человека, который предлагал «просто прекратить стрелять». И спустя два месяца после его инаугурации 50% обывателей ждут, что новый президент «решит вопрос прекращения огня на Донбассе».
Список приоритетов вообще иллюстративный. 38% ждут снижения тарифов. 20% — повышения соцстандартов. А тех, кто ожидает укрепления армии, и тех, кто хочет нормализации отношений с Россией, поровну — по 12%.
Социология беспристрастна. Европейский политик видит в этих цифрах страну, которая не хочет воевать. Которая устала от издержек. Которая хочет мира. Которая готова расплачиваться за мир суверенитетом.
И почему он в этот момент должен вести себя как ястреб, если ястребами отказываются быть люди, на которых напали?
Он видит, что в следующем украинском парламенте пророссийские силы сформируют вторую по величине фракцию. Что возвращение Крыма считают приоритетом лишь 7% жителей. Что Украина вдобавок — это страна финансово неграмотных граждан с левыми и авторитарными взглядами на свободы и экономику.
И в этот момент он резонно думает о том, почему бремя санкционных издержек должны нести его сограждане. Если жители страны, ради которой эти санкции вводились, настроены вполне капитулянтски.
Мы аплодируем грузинской делегации, поддержавшей в ПАСЕ украинскую позицию. Но десять лет назад мы вели себя по отношению к Грузии точно так же, как сегодня ведёт себя по отношению к нам Европа. После войны 2008 года 30% украинцев считали агрессором Грузию, 25% — Россию, а вину на обе стороны возлагали 20%. Спустя год с небольшим во втором туре украинских президентских выборов сошлись два политика, каждый из которых поддержал в том конфликте Москву.
Мы говорим о том, что Европа нас предала. Что, выбирая между ценностями и деньгами, она предпочла второе. Вспоминаем Судеты и историю Второй мировой. Но давайте начистоту.
Европа ведёт себя так, как ведёт себя сама Украина. Если мы не готовы нести издержки, то почему их должны нести за нас французы и немцы?
Если мы грезим о мире с агрессором, то почему о нём не должны мечтать Берлин и Париж? И если мы голосуем за возвращение в парламент «российской делегации» из партии Виктора Медведчука, то почему этого не могут делать европейские парламентарии?
Лицемеров никто не любит. Нет смысла говорить о ценностях и поступать вопреки. Нам кажется, что право на эту этическую формулу отныне принадлежит нам.
Но на самом деле оно принадлежит европейцам.