Генштаб в контратаке

...и в перспективе – социальному кризису.

Депутат Сигуткин сопоставил факты и осознал, что некоторым абитуриентам везет не случайно. Молодые люди, по его наблюдениям, специально поступают в вузы с военной кафедрой, чтобы не идти в армию. Такая вот в последнее время наметилась, установил депутат Сигуткин, "четкая тенденция". Уклоняются, значит, от военной службы. Так пока еще не очень известный депутат прокомментировал заявление заместителя Главкома Сухопутных войск генерал-полковника Владимира Молтенского о планах Минобороны сократить в этом году на треть количество военных кафедр в гражданских вузах.


Как Минфин одерживает победы в борьбе с особыми налоговыми режимами российских территорий, так и военачальники прикроют внутренний, так сказать, призывной офшор.
Крепнет, иными словами, государство.

Во многих странах те, кто добровольно отслужил в армии, получают доступ к бесплатному высшему образованию. Это не прихоть современных демократий, а простая и рациональная схема совмещения государственных и общественных потребностей. Основанная на стимулах, а не на принуждении. Это как вы приходите на колхозный рынок за продуктами, платите деньги и покупаете, что вам надо. Если на все денег не хватает, можете не платить, а, к примеру, помыть прилавок.

Наши генералы предлагают закрыть военные кафедры под тем предлогом, что там профуровень преподавателей очень низкий. То есть еще бывает так: вы под страхом ареста приходите на рынок и моете прилавки, но некоторых мы освобождаем и выдаем им пакет с продуктами. И теперь, значит, администрация рынка утверждает, что те, кого мы от мытья прилавков освободили, их мыть так и не научились, потому что мы им продукты плохие выдали. Такой вот торжествующий маразм принудительной любви к рынку.

В СССР военные кафедры, освобождающие студентов от службы в армии, тоже были схемой совмещения государственных и общественных потребностей.

А точнее – формулой тройного компромисса между государством, армией и элитой, легализующей точечное послабление принципов тотального принуждения.

Исторически – для научной интеллигенции, на которую репрессивный позднесталинский режим делал ставку в гонке вооружений: вот, мол, есть такие особо ценные для страны люди – атомные физики, – и на них общие правила не распространяются. А по мере коррозии режима это послабление оформлялось в полноценную социальную льготу для высших классов.

Армия, понимая, что такой компромисс уже не в ее пользу, тщетно пыталась добиться сокращения или полной отмены военных кафедр. А сами по себе военные кафедры превратились в еще одну форму обязательной ахинеи, типа политинформаций, НВП, партсобраний, выборов и других бессмысленных ритуалов, сплачивавших советский народ в едином патриотическом порыве.

Военные кафедры устарели. Армия - тоже. Она больше не существует как альтернативный карьерный институт для среднего класса в мобилизационном советском обществе, а стала абсолютно отторгаемой социальной повинностью, натуральным налогом в чистом виде, изводом крепостничества. Параллельным миром за каменной оградой и колючей проволокой, пугающую реальность которого активная часть российских граждан просто отказывается признать, вполне удовлетворяясь бутафорией военных парадов и разговорами о величии непобедимых российских вооруженных сил. И позволяет в итоге сводить их реформу к пресловутому постепенному наращиванию контрактников, поступившему в ведение кураторов полулагерного внутриармейского порядка.


Лозунги реформы армии не прибавили либеральным партиям голосов на выборах. Нынешний средний класс осознает проблему армии на уровне инстинкта откупа, а не как вопиющую проблему государственного строительства.
Авторы отвергнутой решительной реформы военного призыва предупреждали, что вслед за отказом от реформы последует ревизия легальных форм уклонения от призыва. Они были правы, и в победившей концепции российской армии военные кафедры оказались незаколоченной щелью, нарушающей тщательно выстраиваемую гармонию единого коррупционного окна.