Ян Табачник: «Я увидел, насколько коррумпированы наши власти»
26.10.2006 12:27
…нам в офис. За чашечкой чая открыто и непринужденно он поведал нам о многом...

– Расскажите о ваших детских мечтах...

– Вы знаете, в наше время у нас не было такой фантазии, как у современной молодежи. Мечты были скромные. Когда об этом вспоминаю, меня иногда это трогает до слез. Зимой мы мечтали о коньках, летом – об обыкновенном самокате. А сегодня мои сыновья знают все марки машин. Поверьте, для нас, детей того поколения, обыкновенный велосипед «Орленок» был «Мерседесом». Я никогда не был самоуверенным человеком и не считал, что обязательно должен стать кем-то. У меня были очень скромные желания. Я неважно учился в школе, не собирался становиться ученым. Но когда меня родители обвиняли в этом и говорили, что все поступят в вузы, а я не поступлю, отвечал: «Ну и не надо, пойду на завод и буду работать фрезеровщиком». Тогда были совсем другие приоритеты, рабочих называли «его величество рабочий класс», вот я и хотел быть его величеством.

Моему поколению действительно тяжело смириться с тем, что теперь его величество – это богатые люди, олигархи. Сегодня сложилось какое-то неудобство в отношениях между классами в стране. Если раньше был рабочий класс, класс интеллигенции и деклассированные элементы, то на сегодняшний день мне даже тяжело придумать, какие у нас сеть классы. До этого были князья, купечество, мещанство, а теперь у нас стали различать только класс богатых, средний класс и класс бедных...

– К чему сегодня должна стремиться молодежь? Кто сегодня является авторитетом?

– Молодежь сегодня стремится больше к бизнесу. И она права: если президент и его окружение считают, что они обязательно должны быть на уровне, на котором Украина была 200–300 лет назад, они могут играть в эту игру. Но они хотят все ездить на «мерседесах», владеть заводами, фабриками, футбольными клубами, ресторанами... В общем-то это правильно. А за границей разве не так? И молодежь стремится к этому, другое дело, она должна быть образованной, порядочной, учиться и знать, чего она хочет, а не просто отбирать у других. В чем трагедия нашей страны – мы больше ста лет живем в состоянии натравливания бедных на богатых. Это была единственная идеология...

– Вы говорите об идеологи. А есть ли у нас в стране сейчас хоть какая-то идеология, кроме вульгарного национализма или интернационализма?

– Хочу сказать, что вот этот постоянный дележ на цвета – это неправильно. Для меня всю жизнь были два цвета: светлый и темный, светлые мысли и темные. Что бы мы ни говорили о прошлом – прошлое видится издалека. Оказывается, демократии у нас не было, и вот, после оранжевой революции мы встали с колен. Но погодите, кто эти борцы за демократию? Те, кто вчера служил комсомолу и партии, те, кто участвовал в самых жестоких репрессиях, какие только были, по отношению к здравомыслящим людям, к людям искусства? Кто первый начинал «гавкать»? Тот комсомол, который сегодня «гавкает» в парламенте? Я же это все видел, я это прошел, я знаю... Я считаю, что у истоков демократии стояла интеллигенция... Но не те люди, которые себя так называют. Настоящие интеллигенты – это те правозащитники, которые отсидели в тюрьмах, это искалеченные судьбы, невинно убиенные в лагерях. Я не имею в виду, что их убили физически – их убила система...

– Так система-то та же, и люди остались те же, исполнители, которые под другим флагом строят ту же систему...

– ...только она называется по-другому... И меня сейчас убеждают в том, что они – демократы! Где были эти демократы, когда мы, шестидесятники, мое поколение, противились всему... Я имею право говорить это с открытым забралом: я не был никогда комсомольцем, членом партии, в пионеры я себя сам принял: меня записали в другую школу, все пришли в галстуках и я надел галстук, так что я был пионером-самозванцем. Никто не может сказать, что я прислуживал тем или другим. Хотя я никогда никого не хаял при советской власти. И даже когда она закончилась, я не стал выступать: вот, меня, мол, притесняли. А когда выступают дети генералов, народных артистов СССР, которые вдруг резко стали демократами, я таких людей просто не перевариваю, стараюсь с ними не общаться и считаю их «оборотнями». И если опять, не дай бог, что-то перестроится – они начнут говорить что-то другое...

– Ну их же в парламенте большинство!

– Почему же, наиболее прогрессивная и либеральная партия, наиболее многочисленная – это Партия регионов. Все-таки там люди из разных регионов. По крайней мере, я не слышал ни от кого из наших каких-то реваншистских высказываний. Что бы там ни говорили, эти два года «Регионы» стоят с протянутой для пожатия рукой. А нет хуже греха, чем отвергнуть протянутую руку... Мы хотим мира, хотим спокойствия. А они все время нас клеймят: «Бандиты, бандиты!» Да какие же мы бандиты, мы – миротворцы! А бандиты – они, потому что они пытаются все время разворошить, раскачать эту лодку. Я работал во многих творческих коллективах, и знаю, кто обычно старался вызвать хаос и не давал работать: самые бездарные, самые тупые, а самые одаренные всегда работали, им некогда было этим заниматься! И я по жизни вижу: те, кто мешал всем работать – так и остались никем...

Вы когда-нибудь слышали, чтобы я выступал против кого-то, обзывал своих коллег пофамильно? Зато я постоянно нахожусь под прицелом нескольких негодяев, которые не могут пережить... А, собственно, что они не могут пережить?

– ...то, что вы талантливы?

– Не знаю, нам одинаковое количество лет, вроде бы и они народные артисты, как я, у них все есть... Что они хотят доказать? Или они считают, что, если выходят на сцену Дворца «Украина» и поют на собственной панихиде, считая, что это – пение, извините, это смешно. Я почувствовал, что не могу работать сольными концертами. Я могу выступить гостем на каком-то концерте, могу играть там, где уже не платят деньги, в свое удовольствие...

– Вы пошли в политику впервые в своей жизни. Чувствуете ли вы в себе силы на что-то повлиять, что-то изменить?

– Первая неделя в парламенте. Сижу и думаю: кто ты такой и что ты тут делаешь? А потом смотрю в зал: а кто они такие и что они здесь делают? И тогда я себе сказал: ты должен это делать, и делать лучше, чем они...

– Вы собирались переходить из комитета по вопросам культуры и духовности в комитет по борьбе с коррупцией. Для чего?

– Мои коллеги из комитета по культуре тоже удивились: как это Ян Табачник, который зарекомендовал себя в культуре, хочет пойти в комитет по борьбе с коррупцией? В своем выступлении я сказал: понимаю, что вы где-то правы. Но я объездил сто зон, помог не одному человеку, видел плоды своей работы, знаю массу проблем в этой системе... С другой стороны, культурой, говорю, никто никогда не занимался – ни во времена советской власти, ни после нее, ни сейчас. К сожалению, так во всем мире. Поэтому хочу перейти в комитет по борьбе с коррупцией, чтобы решать проблемы коррумпированной культуры. Я не знаю ни одного фестиваля в нашем государстве, где были бы честные отношения. Кто-то может сказать, что это голословное обвинение. Но я знаю, как это делается! Причем я говорю о фестивалях, за которыми стоят бюджетные деньги! Поэтому я никогда в таких мероприятиях не участвовал: знал, что всем можно, а мне нельзя. У меня есть три моих проекта, которые я сам сделал. Один из них – «Честь имею пригласить» – существует уже 14 лет и по рейтингу стоит вровень с мощными московскими программами, о наших и не говорю.

– В чем его успех?

– Прежде всего, в правдоподобности, сиюминутном общении между людьми. Ни копейки из бюджета я в жизни не брал. Как и любая программа, она начинает уже себя изживать, поэтому переходим на ее малые формы. Думаю, начнем этот проект буквально с нового года на НТН.

– Есть ли на нашем телевидении независимые каналы?

– О чем вы говорите! У нас даже нет независимого водоканала, не то чтобы канала телевизионного! У нас канализации нет независимой!

– Что вам больше всего не нравится в нашей политике?

– Я увидел, насколько коррумпированы наши власти. Знаете, меня откровенно заказывали. У меня есть доказательства, мы выиграли все суды, ни одного обвинения, которые звучали в этих продажных СМИ, не подтвердились.

– И никто не извинился?

– Никто. Никогда не забуду, когда был совсем пацаном, мы с друзьями собирались на площадке в садике. Чуть дальше был базар, где продавали рыбу. На этом базаре каждый день стояла женщина, немного сумасшедшая, которая занималась тем, что мыла покойников. Ей за это платили деньги. И вот когда проходили люди она всех задевала: «Эй ты, слышишь, иди сюда!» Все от нее, понятное дело, шарахались, а она в ответ говорила: «Что ты шарахаешься, я все равно тебя помою!» Вот и я надеюсь, что я их всех тоже помою... Почему? Потому что таких вещей не могу простить... Я очень люблю поэтов военных лет. Это были люди, которые ушли на фронт, на войну, а вернулись с искалеченными душами, я не говорю, что они физически были искалечены, как мой отец. Так вот, вспоминаю стихи: «Оглохший, окровавленный и страшный, я шел на танк. Но боли не было, была лишь только злоба, я лег под танк...». Это было мое состояние в противостояние тем негодяям, которые обливали меня грязью ни за что. Мне было плевать на все, и я сказал, что обвяжусь гранатами и кинусь на этих ублюдков. Я благодарен друзьям, которые оказались очень порядочными людьми и в тяжелую минуту не оставили меня. Причем это были не простые люди: это были генералы, бывшие министры, артисты, которые просто звонили и говорили: «Ян, мы с тобой».

– Но вы ведь сейчас вынуждены работать с теми людьми, с которыми боретесь?

– Я толерантный человек, готов пойти на любой компромисс, чтобы не будоражить народ и не устраивать этот цирк.

– В декабре 2004 года мы стояли на пороге гражданской войны. Как вы считаете, сейчас мы ушли от этого порога?

– По крайней мере, мы перешли от очень острого противостояния к вялотекущей холодной войне. Думаю, к следующим выборам это перейдет в гражданское противостояние.

– Не идет ли ваша работа в парламенте вразрез с вашей совестью? Приходилось ли вам в знак солидарности с вашей командой голосовать за неприемлемые для вас законы?

– Пока что я не голосовал ни за один законопроект, который бы шел вразрез с моей совестью. Дай бог, чтобы я ушел из парламента с такой совестью, с какой я в него пришел. На мне нет ничьих судеб, я никого не кидал.

– Вы совмещаете две ипостаси – артиста и политика. Они чем-то пересекаются?

– Конечно, и те и другие играют. Парламент – это тот же театр. Могу сказать, что все политики – актеры, а украинские политики – драматические актеры.
Афанасий Мельников
Наталья Мелещук