Вдова А. Кузнецова: «Толя обижался, когда его называли исключительно «товарищ Сухов»
17.06.2014 10:00

Расписались мы с Толей Кузнецовым в обычном районном загсе. Помню, тетенька с лентой через плечо, заглянув в мой паспорт, строго сказала: «А у вас, гражданка, оказывается, уже был брак. Может, не стоит второй раз спешить? А вдруг опять ошибетесь?» Я взяла Толю под руку и ответила: «Каждый имеет право на ошибку. Не волнуйтесь, теперь у меня настоящий муж!»

Каждый год 3 декабря мы праздновали наш день свадьбы. И ни разу не пропустили! По давно заведенной традиции никого в гости не приглашали, отмечали вдвоем. Наша дочка звонила с утра и посмеивалась над нами: «Ну что, голубки, справляете главный день вашей жизни?» А это и вправду был главный день в нашей жизни. Мне действительно очень повезло, что я встретила своего человека, хоть и со второй попытки. Мы с Толей душа в душу прожили вместе всю жизнь — 59 лет… Я росла настоящим сорванцом.

Помню, когда с родителями жили в знаменитом Доме полярников на Никитском бульваре, мы с девчонками на ходу вскакивали на подножку «Аннушки». А еще я могла залезть на карниз девятого этажа и сидеть на нем, болтая ножками.

Дом наш, кстати, был знаменит тем, что в нем жили полярные летчики, целых семь Героев Советского Союза. А первым Героем СССР был мой папа — Анатолий Васильевич Ляпидевский. Мой будущий муж Толя даже не догадывался, из какой я семьи. Я никогда это не афишировала. Даже в институте, когда спрашивали: не дочка ли я знаменитого летчика Ляпидевского, отвечала — нет, просто однофамилица.

Помню, как однажды привела Толю домой знакомиться с родителями. И тут он вдруг увидел на рояле макеты самолетов и догадался, что мой папа — тот самый легендарный летчик, спасший «челюскинцев». Об этом подвиге тогда знал каждый мальчишка!

Эта история случилась в 34-м году, когда меня еще и на свете не было. Папе было всего 26 лет, когда он получил, казалось, невыполнимое задание — найти 104 человека (среди них были и два новорожденных ребенка!), высадившихся на дрейфующую льдину с тонущего ледокола «Челюскин». Отец в течение двух месяцев облетал на своем «Туполеве» Северный полюс. «Вон, — кричит как-то папа штурману, высунувшись в открытое окно, — смотрите, вижу лагерь!». 

Подлетают, а это лежбище тюленей. Только на 29-й вылет папа нашел наконец «челюскинцев» и первым посадил самолет на льдину. Когда он приземлился, все высыпали из палаток, кричали от радости, экипаж долго качали на руках, обнимали и целовали со слезами на глазах. Папа оставил на льдине огромные мешки с едой и погрузил в самолет человек 20: женщин с детьми и больных цингой. Двух мужчин, завернутых в спальные мешки, пришлось подвязать под крыльями самолета. За остальными прилетели только через месяц другие летчики: Каманин, Молоков, Доронин. Летчики, участвовавшие в «челюскинской эпопее», мгновенно стали знаменитыми. Самые завидные женихи в СССР щеголяли в очень красивой летной форме, их портреты украшали всю Москву. Как-то мама с подружкой остановились на тротуаре.

Подружка говорит: «Посмотри, какой Слепнев красивый!» А мама отвечает: «А мне Ляпидевский больше нравится!» Папа действительно был шикарный мужчина: крепкий, красивый, статный. По нему помирала прима-балерина из Кировского театра Татьяна Вечеслова. Папа с мамой познакомились на одном из приемов у известного адвоката Рабиновича. Он любил собирать у себя знаменитостей и красивых девушек. Так получилось, что их случайно посадили за столом друг против друга.

И вдруг папа предложил маме: «А вы не хотите покататься по ночной Москве? Сейчас очень красиво».

«С удовольствием», — ответила мама.

Думаю, эта прогулка оставила у нее неизгладимое впечатление, ведь у папы, наверное, единственного в Москве, была иномарка. Сам Генри Форд из Америки прислал знаменитому летчику в подарок серебристый автомобиль, под цвет его самолета... Моей маме все подруги завидовали, что она замужем за самим Ляпидевским! И все время увивались вокруг папы: «Толечка, ну спойте что-нибудь из Вертинского». Ему из-за границы прислали патефон с пластинками Александра Вертинского и Петра Лещенко. Папа был очень артистичный и знал их песни наизусть. Поэтому он с большим удовольствием уступал просьбам маминых подруг и тут же садился за рояль. А между поклонницами при первых же аккордах начиналась борьба: кто сядет рядом с певцом. Даже я помню, как мамины подруги совершенно беззастенчиво кокетничали с папой.

Я видела, что мама нервничает, и успокаивала ее как могла: «Да не переживай ты так! Он им просто подыгрывает, чтобы не обидеть!» А папе действительно просто нравилось музицировать. Он мог на слух подобрать любую мелодию. И почему-то обожал с утра наигрывать на рояле траурный марш Шопена. Ну вот нравилась ему эта мелодия! А мама при первых же похоронных «пам-пам-па-па» вздрагивала и сердито кричала: «Толя, прекрати сейчас же! Как только ты начинаешь это играть, Робик тут же заболевает!» Мой младший брат действительно постоянно чем-то болел. Конечно, Шопен тут был ни при чем, просто Робка рос очень болезненным ребенком. Зато сейчас Роберт Ляпидевский — народный артист России, играет все роли Зиновия Гердта в Театре кукол им. С. В. Образцова...

Первая родительская квартира была в Скатертном переулке, в доме, где жили Григорий Александров с Любовью Орловой. Помню, как отцу однажды с пограничной заставы прислали подарок — здоровенную овчарку по кличке Дольф. Пес был очень грозный. Даже мама его боялась: кинет ему кусок мяса и быстро закрывает дверь на кухню. Так вот однажды этот Дольф слегка прикусил соседского мальчишку. А мальчик оказался непростой. Дуглас был сыном Григория Александрова. Родители принесли извинения известному режиссеру, но это не помогло.

Рассерженный Григорий Васильевич посоветовал отцу: «Вы собаку лучше кому-нибудь отдайте». Дольфу, естественно, попало, но его никому не отдали. Каждое утро я просыпалась под звуки радио. Папа включал приемник на полную громкость и под бодрый голос диктора: «А теперь, товарищи, начинаем утреннюю гимнастику» отжимал тяжеленную черную гирю.

Папа был директором огромного авиационного завода и все время пропадал на работе. Когда никого не было дома, мы с Робкой открывали платяной шкаф в родительской спальне, чтобы полюбоваться орденами на парадном темно-бирюзовом кителе генерал-майора. Среди них сияла медаль — пятиконечная звезда Героя Советского Союза из червонного золота. У нее даже номер был сзади выбит — 001. Эта медаль теперь хранится в Музее революции... Родители держали меня в строгости, но тем не менее замуж я вышла рано. С моим первым мужем, актером Сашей Швориным, мы познакомились совсем молоденькими. Он стал за мной ухаживать, еще когда я школу заканчивала. Они вечно со своим другом Олегом Стриженовым подкарауливали меня после уроков. «Щука», где они тогда учились, и моя 93-я школа были рядом.

После окончания школы мама повезла меня в Сочи отдыхать. Однажды иду по набережной, вдруг смотрю — два моих красавца тут как тут.

«Аленочек, — притворно изумляются, — а ты что тут делаешь?»

Понятно, что в Сочи они оказались неспроста. И как узнали-то… Словом, у нас с Сашей Швориным начался роман. Я была совсем девчонкой, ну что в любви-то понимала? Помню, как Олег Стриженов очень обижался, когда мы с Сашкой от него отрывались и шли куда-то вдвоем. А что поделаешь — третий лишний... Шворин тогда был еще студентом. Он пробовался на роль Григория Мелехова в «Тихом Доне», но Герасимов его не утвердил. Это уже после нашего развода Саша сыграл в фильме «Летят журавли» рокового красавца Марка, соблазнившего героиню Татьяны Самойловой. Поженились мы очень быстро, стали жить у его родителей. Я поступила в Институт востоковедения на корейское отделение. Со мной на одном потоке учился Андрей Тарковский, только он изучал арабский язык. Так получалось, что на общих лекциях по основам марксизма-ленинизма мы с Андреем сидели рядом на самом верху аудитории.

Конечно, лекции не слушали, у нас было занятие поинтереснее: Андрей на чемоданчике, в котором таскал тяжеленные словари, ловко отстукивал пальцами модный джаз, а я, опустив низко голову, подпевала в такт веселой мелодии. Мы чуть ли не танцевали на скамейке! Вскоре Андрей ушел во ВГИК на режиссерский. А тут наш институт решили и вовсе закрыть, и я, проучившись там два года, тоже загорелась поступать во ВГИК. Помню, прихожу домой и говорю мужу: «Я буду поступать во ВГИК на режиссерский». Сашина мать, Ольга Исаевна, тут же всполошилась: «Ты с ума сошла! Зачем тебе это надо?» В общем, с жаром стала меня отговаривать. Смотрю на Шворина, а он стоит, молчит, глазами хлопает — матери возразить не смеет. Я тогда уступила, но мечту о ВГИКе не оставила. А главное — сделала выводы о слабовольности Саши. Как-то в ЦДРИ для всех театральных училищ Москвы проходил бал. Мы с мужем пошли на этот вечер. Очень было весело, все выступали, танцевали. Там Саша познакомил меня с Галей Волчек. Мы с Галей как-то моментально сошлись и подружились. Да и жили недалеко друг от друга — от моего дома до Галькиного всего несколько остановок на 39-м автобусе. С утра пораньше, бывало, она мне звонит: «Ну ты придешь? Давай быстрее!» — и я лечу. Галины однокурсники дневали и ночевали в ее комнатушке. У нее вечно стоял дым коромыслом. Бывал там и Толя Кузнецов, который учился с Волчек на одном курсе в Школе-студии МХАТ. Первый раз я увидела Толю на сцене в каком-то студенческом спектакле. Он очень выделялся среди однокурсников: золотая шевелюра и обаятельная улыбка до ушей. Потом как-то случайно встретились в Доме журналистов. Там раньше часто показывали хорошие фильмы. В тот вечер я была с Сашей, а Толя пришел с компанией. Помню, я тогда почему-то все время пряталась за спину Шворина. Мне казалось, что Толя уж слишком пристально меня рассматривает. После сеанса нас познакомила Галя. «Здрасьте». — «Здрасьте». — «Я Аля». — «А я Толя». Пожали друг другу руки, вот и все знакомство. Потом уже, когда мы с Толей стали встречаться, он признался: «Я тебя еще в тот раз присмотрел, когда ты за Шворина пряталась». Оказывается, я ему нравилась, но он об этом молчал, как партизан,— ждал, когда наше время придет... Толя был действительно жутко робким. Однажды даже пошутил: «Я всю жизнь по капле выдавливал из себя не раба, а застенчивость». Странно, но он себя красавцем никогда не считал. В школе боялся даже девушку на танец пригласить. А если все-таки решался — от смущения наступал партнерше на ноги и от этого еще больше краснел. Мне про все эти его переживания было странно слышать. Верилось с трудом. Мне казалось, будущему актеру надо быть понахальнее. Прожив со своим первым мужем три года, я наконец решилась уйти от него. Саша давно перестал мне нравиться. Он был очень красивым, веселым и общительным, но у него были проблемы. Однажды я не выдержала и просто сбежала. Дождалась, когда Ольга Исаевна уйдет к подруге, а муж уедет на съемки, собрала чемодан и узелочек, вызвала такси и смылась. Приезжаю домой, открывает дверь Робка и удивленно на мои вещи кивает: — Ты чего? — От Шворина ушла. — Ну ты даешь!..

Как говорится, «сходила замуж»! Но, по правде говоря, я особенно не расстраивалась. У меня были прекрасные родители, любимый брат. Надо ли говорить, как я была рада вновь вернуться в мою родную семью? Именно тогда мы особенно крепко подружились с Галей Волчек. Стали с ней, что называется, не разлей вода. Галкин отец, Борис Израилевич Волчек, был известным оператором и постоянно уезжал куда-то в киноэкспедиции. Так что в основном я пропадала у нее. Их дом на Полянке был знаменитый, кинематографический. Там и Иван Пырьев жил, и Барнет. Галкины родители хоть и разошлись, но продолжали жить в одном подъезде. Галина мама — на третьем этаже, а Борис Израилевич с дочерью — на седьмом. У Гали была своя комната, в которой без конца толклась молодежь. Сидим мы с ней, вдруг приходит Олег Ефремов, затем его друг заваливается, потом еще кто-то. Так дверной звонок их квартиры и не смолкал до самого вечера. Олег, узнав, что я написала сценарий, как-то предложил: «Давай ты у нас будешь литературным редактором». Но я отказалась. Когда за Галиным окном уже темнело, звонила рассерженная мама: — Ты как вообще? Ночевать-то собираешься приходить? — Все-все, уже иду, бегу! Заскакиваю в пустой автобус и еду по ночной Москве домой. А с утра, едва проснувшись, уже слышу знакомый хрипловатый голос Гальки: «Але? Ну ты как? Придешь сегодня?» Галя училась на последнем курсе Школы-студии МХАТ. Весной студенты должны были выпускаться. Перед каждым показом она звонила мне. Я была в ее «группе поддержки» и ходила «болеть» за нее на просмотрах в театрах. — Поехали со мной, а? Я сегодня показываюсь. Приезжаем в Театр имени Н. В. Гоголя, администратор по ошибке тут же бросается ко мне. — Здравствуйте, какой отрывок будете нам показывать? — Нет-нет, я с подругой пришла, Галей Волчек. Это она студию МХАТ заканчивает. Увы, ни в один театр Галю так и не приняли. Помню, как я ее успокаивала. А однажды предложила: «Галь, у вас же педагог Олег Ефремов. Ему надо сделать современный театр. И все ваши, кто сейчас сидят по домам, будут там работать». «Может, так его и назвать — «Современник»? Действительно, здорово!» — обрадовалась Галя. Так с моей легкой руки они с Ефремовым загорелись этой идеей... С Толей мы у Гали почему-то не пересекались. Но однажды… Как-то моих родителей пригласил на свой концерт Дмитрий Покрасс, автор знаменитой песни «Три танкиста». А они решили взять и меня. Все были уже одеты, стоим в прихожей — и вдруг звонок от Гальки. — Я тебя умоляю, пожалуйста, приезжай ко мне. Я тебя очень прошу... — Не могу, с родителями на концерт иду. — Альк, при-е-зжай, у меня тут Толя Кузнецов. Ну что мы сидим вдвоем? Нам скучно... Потом трубку взял Толя и стал меня уговаривать: «Аля, я вас очень прошу, приезжайте». Что делать? Иду к маме: «Галька что-то очень просит к ней заехать, идите без меня».

Приезжаю к Гале. Ба! В столовой накрыт шикарный стол: черная икра, коньяк, лимон. Оказывается, Толя сбегал в соседний гастроном и накупил деликатесов. Так мы и поужинали втроем. Пока Галя убирала посуду, мы перешли в ее комнатку. Я присела на диванчик, напротив тут же устроился Толя. И тут он, видимо со страху, решил, что называется, «подъехать ко мне на танке». «Ой, какие красивые коленки! — говорит. — Я таких никогда не видел!» И чуть было все не испортил — попытался мою коленку погладить. Я, конечно, тут же пресекла его поползновения: «Тише, тише! Это еще что такое?» И это после его рассказов, что он даже стеснялся ко мне подойти! В тот вечер Толя вызвался меня провожать. Была зима. Шел снег. Помню, как мы долго стояли у подъезда моего дома и целовались. Вдруг он шепчет: «Ты бываешь дома одна? Нет? Приедешь ко мне?» — «Приеду». — «Ну тогда я позвоню» . С тех пор мы стали встречаться, как сумасшедшие. Толя мне признался, что, оказывается, долго упрашивал Галю пригласить подругу в гости. И именно для меня старался — покупал деликатесы. Галя явно не ожидала такого поворота событий. Как она это дело проморгала? Не понимаю. Я-то и не подозревала, что моя подружка была влюблена в Толю. Об этом знал только ее отец. Борис Израилевич снимал Толю еще на третьем курсе в фильме «Опасные тропы» и очень нежно к нему относился. Каждый раз, когда Толя приходил в гости к Гале, ее отец тут же вынимал свои редкие пластинки и ставил их послушать своему любимцу. Наверное, хотел, чтобы Толя стал женихом его дочки. А тут я невольно встряла... и все карты спутала. Могли ли мы тогда представить, что наш с Толей стремительный роман растянется на всю жизнь!

Встречались мы у Толи дома. Он жил с родителями в одной комнате. Мама у него работала медсестрой, отец пел в хоре Большого театра. Они все поздно возвращались домой, так что нашим свиданиям с Толей никто не мешал. Толина мама ни о чем не подозревала. И однажды пригласила меня с Галей к ним в гости. Дина Давыдовна была строгая, но очень красивая женщина. Говорят, за ней даже сам Маяковский ухаживал, когда она работала в санатории. Помню, как-то Вася Ливанов увидел ее и обалдел: «Кто это? Какая красавица!» Толя, кстати, был очень похож на мать. Короче, приходим мы с Галкой к Кузнецовым на обед. Вкусно все необыкновенно! Пирожки, салатики. Дина Давыдовна все на меня искоса поглядывает. Поели. Я и говорю: «Толь, давай выйдем, я хочу покурить». Толя тут же с пачкой сигарет вскакивает с места. — Вы курите?! — Толина мама смотрит на меня с ужасом. Я в растерянности застыла. И тут Галя, не говоря ни слова, открывает свою сумочку и… достает вязание. От неожиданности я прыснула от смеха. Вот это актерская заготовочка!

А Галя сидит и с невозмутимым видом крючком петельки накидывает. Мол, я такая домовитая, не то что эта Алька! Она, наверное, рассчитывала, что вязание в глазах Толиной мамы резко поднимет ее акции. — Галя, вы любите вязать? — спрашивает Дина Давыдовна. Галя, не отрывая глаз от крючка, молча кивает. Но я-то знаю, что на самом деле она не то что вязать — даже пуговицу сама пришить не умеет. Ей подружка все пришивала и резинки вставляла. Вот такая уморительная сцена получилась... А тут экзамены во ВГИК подоспели. Когда я поступала, Толя «болел» за меня страшно, все время приезжал в институт и ждал меня в коридоре, пока я проходила творческие конкурсы. Впереди оставались только экзамены. Толю в это время пригласили сниматься в Киев в фильм «Путешествие в молодость». Каждый вечер он звонил мне из Киева, возвращаясь со съемок. Я тихонько переносила телефон из столовой в свою комнату, чтобы не будить родителей. И мы с ним болтали ночи напролет. — Я без тебя страшно тоскую. Меня все люди вокруг раздражают. Я очень хочу, чтобы ты приехала ко мне... — Толь, я не знаю. Я же готовлюсь к экзаменам... — Будешь здесь заниматься. Я на съемках целый день, а ты учись. Я и комнату для нас уже снял. — Хорошо, я на все согласна.

Утром просыпаюсь и вдруг вижу с балкона — к подъезду Толя идет. Мы только что ночью по телефону говорили. Он же в Киеве! Толя обьявляет мне с порога: «Наш поезд в 9 часов, билеты я купил. Поедешь со мной, Санечек?» «А что я скажу родителям?» — шепчу я ему. Мы стоим в прихожей, а в столовой мать с отцом чай пьют. Вдруг слышу голос папы: «Аля, а может Анатолий сюда подойти на минуточку?» Толя, заметно волнуясь, прошел в столовую. Папа строго спрашивает: «И в каком же качестве, молодой человек, моя дочь с вами в Киев поедет?» Толя не струсил, ответил прямо: «Анатолий Васильевич, мы с Алей сейчас не успеем пожениться. Мы уезжаем. Но считайте, что она моя жена. Если вы, конечно, не возражаете?» «Не возражаю», — улыбнулся папа. — Подожди, подожди... — встрепенулась мама. — Аля, а что я скажу подругам? — Скажи, что я поехала на студию Довженко готовиться к экзаменам. Мама пыталась что-то возразить, но папа же согласился, а значит, вопрос был решен. Я быстро собрала вещи, сложила в чемодан учебники. Мой брат вызвался проводить нас на вокзал. По дороге конечно же не упустил шанса меня подколоть: «Ну и кто у нас будет следующий артист? Так и до Дружникова дойдешь!» Эта весна в Киеве была нашим «медовым месяцем». Молодые, влюбленные, счастливые... Живем на квартире у хозяйки, а нам рай и в шалаше! Вдруг приходит телеграмма: «Анатолия Борисовича Кузнецова вызывают на переговоры с Москвой». Тогда не у всех были телефоны, и, чтобы позвонить по межгороду, надо было идти на телеграф. Толя пошел — и оказалось, что его мама не на шутку рассержена. — Толя, и как это называется? Говорил, что на съемки поехал, а там с тобой Аля живет. Мне позвонила Галя Волчек и все про вас рассказала. Вы что, уже поженились? — Считай, что поженились, мамочка. Не волнуйся, у нас все в порядке. И потом я уже не маленький мальчик. Давно сам зарабатываю. Вот так Галя все-таки «отомстила» мне за Толю... Но мы ни на кого не обращали внимания. Толя был очень в меня влюблен, да и я в него тоже. Он был такой заботливый и внимательный! Помню, в Киеве накупил мне кучу австрийских вещей, почему-то там они продавались. Одна артистка, которая снималась с Толей в фильме, рассматривая мои обновки, позавидовала: «Надо же, какой Толька добрый! А мой, зараза, все жмотится…» На Киностудии им. Довженко снимался и Толин двоюродный брат — Миша Кузнецов. Он был уже известным артистом, играл у самого Эйзенштейна в «Иване Грозном» Федора Басманова. Красавец был необыкновенный! Мы у него часто бывали в гостях.

Помню, однажды выходим вечером от Миши, смотрю — надулся мой Толя. — А знаешь, ты ведь с Мишкой кокетничала. — Ты что, с ума сошел? Я даже обиделась. Но Толя взял меня за обе щеки и приблизил свое лицо к моему. — Если ты только посмеешь с кем-нибудь заигрывать, я тебя задушу. Так и знай! Я даже засмеялась: «Тоже мне, Отелло!» После возвращения в Москву мы уже не расставались. Я сдала экзамены и поступила на режиссерский факультет, хотя сам Довженко уговаривал меня идти на актерский. — Вы прирожденная актриса. Сейчас Пыжова курс набирает, почему бы вам не пойти к ней? — Вы понимаете, Александр Петрович, мне уже 21 год, а там все молоденькие девчонки, семнадцатилетние. Я же буду среди них самая старая!

Для того чтобы расписаться с Толей, мне нужно было развестись с первым мужем. Шворин тоже хотел развестись, у него уже в разгаре был роман с актрисой Лилей Гриценко, сестрой Николая Гриценко. Поэтому в загс пошли все вместе. Поставили нам штамп мгновенно, выходим втроем на улицу: Толя слева, Саша справа. Идем, над чем-то смеемся. А Лиля из-за угла украдкой за нами следит. «Слушай, Саш, там твоя девушка нервничает...» — кивнула в ее сторону головой. Как только я развелась, мы с Толей тут же поженились. Фамилию я не меняла, а Толя деликатно не просил об этом. Вечером с родителями и гостями посидели у Дины Давыдовны за прекрасно накрытым столом. Первое время мы с Толей жили у моих родителей, пока Роберт в армии служил. А потом мы купили в кооперативе у метро «Аэропорт» квартиру. Мама выделила нам диван, у бабушки взяли журнальный столик, и зажили мы с Толей своей семьей. У нас дома всегда стоял дым коромыслом: соседи все сплошь известные люди: Климов с Шепитько, Митта с женой, бывали у нас часто и Роберт Рождественский с Аллой. Двери у нас практически не запирались. Толя с удовольствием показывал гостям свой шутливый номер — «стриптиз», гости покатывались со смеху. Потом все дружно все отплясывали твист. Я за столом всегда солировала. Толя терпел-терпел, а потом осаживал: «Аля, ну помолчи немножко!» А как весело справляли мы Толин день рождения 31 декабря! Так вышло, что у него получился двойной праздник — день рождения и Новый год. Большой компанией собирались в Доме кино или ВТО. Толя очень много снимался, фильмы шли один за другим. Но были предложения, от которых он отказывался, хотя потом страшно жалел. Помню, как Эльдар Рязанов, тогда еще молодой, никому не известный режиссер, позвал его в «Карнавальную ночь». Но Толе не понравилась невыразительная роль осветителя, влюбленного в героиню Люси Гурченко, и он отказался. Его и Пырьев уговаривал, а Толя ни в какую. Это, мол, не моя роль, и все! Рязанов потом ему еще много ролей предлагал — и следователя в «Берегись автомобиля», и председателя кооператива в «Гараже», и в «Старики-разбойники» приглашал. Но каждый раз что-то не складывалось — то роль не нравилась, то обстоятельства не позволяли. А вот на съемки фильма Владимира Басова «Случай на шахте № 8» он с удовольствием поехал. Его партнершей была красавица Наталья Фатеева. В далекую киноэкспедицию в Воркуту я отправила его с легким сердцем. Я Толю вообще не ревновала, доверяла как себе. Это меня все его друзья осаждали. Только Толя на съемки — один его близкий друг уже тут как тут: и подвезу, и привезу, и достану, и все сделаю, только прикажи! В какой-то момент даже мой папа не выдержал и сделал ему замечание: «Так себя не ведут, это неприлично! Вы же близкий друг Анатолия». Другу пришлось извиняться. Но от меня он все равно не отлипал. Однажды, когда меня подвозил на своей машине, я ему прямо сказала: «Толю я никогда в жизни ни на кого не променяю! Ты понимаешь это или нет?» Когда вернулся Толя, я ему все рассказала. Но он на эти глупости не обращал особого внимания. Тоже доверял — я его никогда не обижала, не обманывала, ему грех на меня жаловаться. Никаких скандалов у нас с ним не было, удивительно ладно жили. По мелочам ссорились, конечно, и если я надуюсь — Толя всегда приходил мириться первым. Обнимет меня за плечи и шепчет: «Не сердись, Масик, не надо». И все, снова мир. Помню, как моя подруга пожаловалась, что они с мужем неделями не разговаривают. «Вы что, с ума сошли? — говорю. — У нас самое большее — полчаса!» Мне очень повезло в любви: мой муж оказался классическим однолюбом. Да и Толя часто повторял: «Такой, как ты, больше нет!» Удивительно, но Толя совсем не изменился, даже пройдя сквозь «медные трубы» славы. А слава после фильма «Белое солнце пустыни» на него обрушилась огромная.

Режиссер фильма Владимир Мотыль работал с ним раньше и был уверен, что роль Сухова может сыграть только Кузнецов. Но, к сожалению, накануне проб Толя, выходя из машины, поскользнулся на льду и сломал лодыжку. И два месяца прыгал в гипсе. На пробы приехал, но кинематографическое начальство на роль Сухова утвердило Георгия Юматова. Они видели в нем голливудского супермена, а Толя был обаятельный русский парень. Конечно, Толя страшно расстроился. Ему очень хотелось сыграть Сухова, а тут такое… Мотыль с Юматовым уехали на съемки в Лугу. Проходит месяц. И вдруг звонок от Мотыля: «Толя, роль твоя!» Оказывается, Юматов на съемках сорвался: то ли запил, то ли с кем-то подрался — в общем, сниматься в фильме больше не мог. Но Толя сказал Мотылю: «Пусть мне Жора сам скажет, что отказывается от роли. Я от него должен это услышать». Не хотел переходить дорогу коллеге. Юматов позвонил и попросил Толю: «Спаси меня, я больше не могу там работать». Толя надолго уехал на съемки в Махачкалу. Мы без конца переписывались. Помню, как-то в письме я ему написала: «Делаю ремонт, подбираю мебель». Спустя время раздается звонок от редактора, работавшего с Толей: «Здравствуйте, я проездом из Махачкалы. Ваш муж передал вам десять тысяч рублей». А я ведь даже не просила! Я точно знаю, что Толя все время помнил обо мне, и точно так же я о нем не забывала ни на минуту. Писал отовсюду, где бы он ни был. Как его товарищ Сухов своей Екатерине Матвеевне, подробно сообщал обо всем, что с ним происходило. Мне рассказывали его коллеги, что во всех поездках Толя только обо мне и говорил: «Сейчас Масику позвоню. Надо Масику купить. Надо Масику рассказать». Мы друг друга так и называли — Масик. Толя звонил мне из каждого города. А когда возвращался, обязательно рассказывал какую-нибудь смешную историю. Например, о том, как в Марокко на Неделе советского кино показывали «Белое солнце пустыни», и коллеги перед сеансом разыграли Толю. — А ты знаешь, премьеру фильма отменили! — Как? Что? Почему? — Да король Хасан позавидовал твоему Сухову, что у него в гареме девять жен, а у него только две. Толя сыграл в кино около 150 ролей, но навсегда вошел в историю как «товарищ Сухов». Однажды на творческом вечере космонавты, которые по традиции брали с собой на борт корабля диск с любимым фильмом, решили устроить артисту шутливый экзамен и попросили его назвать имена всех жен из гарема. Толя сбился на четвертой, засмеялся и сказал: «Но это же не мой гарем, а Абдуллы!..» Рождение детей я все время откладывала, увлеченно работая на студии научно-документальных фильмов. Но как-то Толя мне сказал: «Ну сколько можно? Давай уже заведем ребенка!» — «Давай». Ира — поздний и любимый наш ребенок. Она родилась, когда нам с Толей было уже за сорок. Вообще-то ждали мальчика и все время с ним разговаривали, особенно когда ребенок активно толкался ножкой в моем животе. — Что такое, Федюшка? Ты у нас футболистом будешь? Естественно, мы хотели сына назвать Федюшкой — в честь Федора Сухова. Но родилась... Ирушка! Мы с Толей были сумасшедшими родителями и наперегонки баловали дочку. Ира была такой забавной малышкой! Толя умилялся: «Ее фотку можно прямо на шоколад «Аленка» клеить». Однажды я отправила Толю с маленькой Ирой гулять. Час проходит, второй — их все нет. Зима на улице, снег идет. Куда Толя с Ирой запропастились? Я забеспокоилась. Бегу на Тверской бульвар. Вдруг вижу Толину фигуру, застывшую, как памятник. На его шапке уже целый сугроб вырос. А он стоит и любуется, как Ирка с увлечением снежную бабу лепит. — Толя, уже три часа прошло! Я все дворы обегала! — Да что ты? А я и не заметил...

Когда он уезжал на съемки, очень скучал по дому. Семья для него всегда была самым главным. Я и наша дочка — вот смысл его жизни. А ведь объездил он весь мир! И отовсюду привозил мне подарки. Помню, купил мне в Непале огромную золотую брошь. Я таких даже не видела: «Толь, ну куда я ее надену? Я же не Зыкина!» А когда Толя решил поменять машину, вдруг предложил: «А давай и тебе купим!» — «Ну зачем нам вторая?» — «А я хочу, чтобы у тебя была своя машина!» Ему было приятно заботиться обо мне. Я была за ним как за каменной стеной. Приготовит такой ужин, что пальчики оближешь. Ира обожала оставаться с отцом, если я куда-нибудь уезжала. Он не только вкусно приготовит, но и подаст, как в ресторане: огурчики нарезаны соломкой, картошечка нажарена стружкой. Он был дико хозяйственный. У него все было разложено по полочкам, всегда все на месте. Аккуратно складывал в папочки все квитанции, сортировал их по годам. Как-то вздохнул: «Аля, как тебе будет тяжело без меня...» В последние годы жизнь Толи необыкновенно украсило его старое увлечение пением. Он ведь в молодости мечтал стать певцом, как его отец, и даже поступил на вокальное отделение Музыкального училища имени Ипполитова-Иванова. Два года проучился, а потом педагог ему посоветовала: «Толя, голос может пропасть, поступай лучше в театральное училище». Толя, слава богу, ее послушался. И вот, уже отойдя от кино, он стал ездить по стране со своим коллективом «Серебряные струны и Кузнецов». Пел лирические песни и романсы под гитару и балалайку. Между прочим, они большие залы собирали, даже в Норильск ездили с концертами. Толя никогда не зарабатывал очки своей звездной славой. Он даже обижался, когда зрители называли его исключительно «товарищ Сухов». Часто повторял: «Фамилию я потерял...» Удивительно, но он по-прежнему оставался застенчивым человеком. Я поражалась, как в нем сочетается, казалось, несовместимое? Он мог на сцене один часами держать огромный зал, а в жизни старался быть незаметным. Ира рассказывала, как они однажды вдвоем с отцом ездили на какой-то фестиваль. Толпа зрителей у входа в кинотеатр аплодирует звездам на ковровой дорожке, а Толя норовит сторонкой их обойти. Она его буквально за руку тянула: «Папа, идем! Ну что ты как маленький?» Я до сих пор храню все письма от женщин, которые присылали из всех уголков страны. Толя никогда их не читал, а я почему-то сохранила. Несколько мешков с пожелтевшими страницами лежат на чердаке. 20 лет назад мы с Толей переехали жить за город. Вместе строили наш дом. И очень его любили. В последние годы Толя любил выйти на крыльцо и тихо посидеть на солнышке, помолчать.

Из любых гастролей, из любой поездки он каждый раз возвращался сюда с удовольствием. Обожал собирать сухие ветки, упавшие листья, не терпел непорядок на участке. А еще обожал посуду мыть, хотя у нас и посудомоечная машина есть. Толя говорил, что за этим процессом ему лучше думается. Оставишь ему вечером гору тарелок, утром встаешь — все вымыто. До самого конца суетился, убирал, прибивал, разгребал. Ира все на него покрикивала: «Пап, ты сбавь обороты-то!» Каждый день у Толи начинался одинаково — с утра пораньше он кормил своих «друзей». Поставил кормушку синичкам. Проснется, выйдет на участок — а синички уже ждут его на ветке, чирикают весело. Он резал на доске хлеб — готовил им обед. Тут же с верхушки сосны по веткам к Толе сбегались белки… …В то утро, когда его не стало, я оделась и вышла во двор. Смотрю, синички сидят на ветке, как обычно, слетелись к обеду, ждут своего кормильца. Теперь уже я о них забочусь — беру доску и нарезаю хлеб. Как это делал Толя.