Журналист и эксперт по индустриальным коммуникациям Алексей Агуреев вспоминает о фестивале молодёжи и студентов и как партия комсомолкам скомандовала — "надо".
Первый фестиваль в 1957 году я, разумеется, не застал, а во втором — в 1985 — даже поучаствовал. Итак, в 85-м году был у нас комсомол. А у комсомола был райком.
И вот этот самый райком за полгода до фестиваля распорядился выделить сколько-то там морально устойчивых молодых тассовцев в "оперотряд фестиваля". Оперотряд — это как дружинники, только не по графику "раз в месяц", а всегда внезапно, типа "через три часа обеспечьте присутствие 10 человек на дежурстве". Сколько раз руководители оперотрядов "в первичках" просили райкомовских деятелей предупреждать о дежурствах "ну хотя бы за день!". Ответ был всегда один: ваш отряд называется оперативным, вот и реагируйте оперативно!
Каким-то странным образом я попал в число морально устойчивых и весь фестиваль должен был провести в оцеплении либо на краю города, либо вокруг какого-нибудь спорткомплекса или отеля. Но наш райком не был бы райком, если бы не менял свои решения перед самым их исполнением. Или, возможно, комсомольцев всё-таки сочли недостаточно устойчивыми и в оцеплении доверили стоять другим, более проверенным товарищам!
Но тех, кто попал в фестивальные списки, просто так не отпустили. Оргкомитет фестиваля меня тут же зачислил в "переводчики" и решил выдать "спецодежду" — курточку с брючками, типа джинсовых, но, разумеется, не джинсовых (в те годы это было бы слишком круто!).
Перед работой надо было пройти собеседование, чтобы выявить уровень владения языком. Собеседование проходило в гостинице "Юность" на метро "Спортивная" и стало самым смешным в моей жизни. Оно заключалось всего лишь в заполнении анкеты, где нужно было оценить свои языковые знания. Красный диплом иняза помимо лингвистических знаний за годы учёбы привил мне, как и многим другим выпускникам этого вуза, два совершенно необходимых для переводчика и, казалось бы, абсолютно исключающих друг друга качества: постоянное сомнение в своём уровне знаний и здоровую переводческую наглость (переводчик не должен молчать ни при каких обстоятельствах, учили нас). Именно поэтому свой уровень знаний английского (а он в институте у меня был вторым) я и оценил на "общаюсь свободно", что-то типа четвёрки.
Оказалось, что я слишком сильно поскромничал. Все претенденты в переводчики вокруг меня оценили свой уровень владения на "перевожу синхронно", то есть на 5. Я не верил своим глазам, этого просто не могло быть — никогда я не видел вокруг себя столько синхронистов сразу. Синхронный переводчик — это же штучный товар, это навык, который нарабатывается годами мучительной практики! А тут, только посмотрите, им и 20 лет не исполнилось, а все уже опытные синхронисты!
По "результатам собеседования" меня поставили работать с моим вторым четвёрышным английским с делегацией из ООН.
Моя группа из ООН состояла из двух человек — нашего ооновского дипломата (мужика лет сорока или чуть старше) и его молоденькой начальницы родом из Суринама (долго я на карте искал этот Суринам). Прилетели они из Женевы и представляли то ли ЮНЕСКО, то ли ЮНИСЕФ, то ли ЮНКТАД, сейчас и не вспомню. И, поскольку они были из ООН, к ним помимо меня-переводчика прикрепили ещё и "руководительницу группы" — аспирантку из Дипакадемии.
Другими словами, на одну бедную суринамку было три полноценных советских человека — три дипломированных пропагандиста. Поселили нас всех в "Национале". Правда, окна делегации выходили на Кремль, а в моём номере и в номере "руководительницы" из Дипакадемии — во внутренний дворик.
Что было в программе? Участие в дискуссиях по теме типа "Молодёжь мира в борьбе за мир". Я сразу приготовился скучать и на автомате переводить дежурные тексты, но скучно совершенно не было. Уже на первой панели какой-то щупленький мальчишка в очёчках сразу же после торжественного открытия заседания первым забрался на трибуну и, чуть-чуть заикаясь, предложил резолюцию с осуждением ввода советских войск в Афганистан и военного положения в Польше. Его почти сразу же прервал какой-то социалистический болгарин-председатель, который заявил, что "не потерпит провокаций". Щупленький очкарик куда-то сразу же смотался с трибуны.
Ездили мы на какие-то безумные праздничные концерты в "Олимпийском" и на "Динамо", были какие-то переговоры в ТПП, были экскурсии по Москве и метро, где мне очень пригодилась интуристовская практика. Почему говорю, что концерты были безумные? Ну, потому что это зачастую был такой махровый советский пропагандистский китч. К примеру, в те годы главными темами были ракеты средней дальности в Европе и нейтронная бомба. Так вот, на концерте на стадионе "Динамо" над трибуной подняли надувной макет ракеты средней дальности, а на поле дулась от важности "нейтронная бомба" — в макете, разумеется. Но статисты, исполнявшие роль "прогрессивной молодёжи", конечно же, растоптали и ракеты, и бомбы.
Если эти "символические тонкости" были ясны для меня — для молодого советского репортёра, то большинством иностранных гостей, которые не были в курсе пропагандистской повестки дня, они так и остались непонятыми. Но молодость, хорошее настроение, улыбки, расположение людей друг к другу, атмосфера радости и веселья — всё это вместе, без сомнения, целиком и полностью перекрывало и местами топорную пропаганду, и какие-то организационные накладки.
Но больше всего запомнился день открытия, проход по улицам Москвы и концерт в "Лужниках".
Кстати, помните знаменитую фразу "В СССР секса нет"? Тогда она не была ещё произнесена, но день открытия фестиваля в 1985 году доказал, что секс в СССР — явление массовое и, как и колхоз, сугубо добровольное.
Так вот, перед делегацией каждой страны или гостей (а мы шли как гости, но нашей маленькой отдельной группой в четыре человека) вышагивала молодая, стройная, высокая и красивая "вымпелоноска". По-моему, именно так называлась девушка, в руках у которой была табличка с названием страны или организации. И огромный отряд этих вымпелоносок шёл и впереди всей колонны гостей (см. фото). Хотя, только сейчас вспомнил, официально этих девушек именовали тамбурмажоретками.
Вымпелоноски автоматически приковывали к себе внимание всей мужской аудитории и зрителей, и участников. Дело в том, что... Как бы это выразить половчее... В общем, на них были такие лёгкие светлые то ли кофточки, то ли футболки. Синтетические. Довольно облегающие. И со слегка задрапированным широким треугольным вырезом. Вырез доходил где-то чуть ниже талии. А между футболками и телами молодых девушек не было никакой иной фиксирующей одежды.
То есть это сейчас майка на голое тело летом мало кого удивляет. А тогда это было, конечно, крайне суровое испытание для мужского глаза!
А девушки, как специально (хотя почему "как"? Именно специально!), были подобраны с соответствующими фигурами, и этим футболкам было вокруг чего облегать в процессе долгого марша по городу!
Разумеется, я поинтересовался у приданной нам красавицы, с чем было связано такое массовое нововведение, неужели приказали "в порядке комсомольской дисциплины" отказаться от одного из предметов девичьего туалета?
— Нет, — ответила штатная красавица. — Однозначного указания не было. Но рекомендовали. И сами понимаете, комсомол ответил: "Есть!"
А где же про секс, как было обещано в заголовке?
Так это и было про секс!
Скажу честно, в дальнейшие годы я бывал на конкурсах красоты и в России, и в Америке, ходил в Нью-Йорке на вечеринки журнала "Плейбой" (кстати, крайне консервативное сборище) и на разные шоу на Бродвее и в Вегасе. Но по произведённому впечатлению ничто не запомнилось так, как эти молодые и обалденно красивые комсомолки, которым райкомы дали добро на пройти по Москве "грудью вперёд"!