Вчера в гостях у интернет-издания Новости Украины - From-UA побывал известный украинский философ, доктор философских наук, академик НАНУ Мирослав Попович. Он рассказал о возможном будущем Евромайдана и почему гражданское общество не может обойтись без политиков, о перспективах федерализации Украины и возможно ли создание федеративной республики Украина. Также Мирослав Владимирович объяснил, что на самом деле собой являют европейские ценности и почему украинцы стремятся обрести их.
Віктор з Києва: - Мирославе Володимировичу, як думаєте, чим закінчиться стояння людей на Майдані? Якщо люди хочуть змінити владу, то треба знати, кого ставити на її місце, а ця опозиційна трійця завжди була при діючій владі, вони мають з нею зв'язки та бізнес-інтереси, та жагу до влади. І чим тоді опозиція відрізняється від влади? Нічим. Революції мирними не бувають, треба брати зброю і хапати владу, або ж «мирною революцією» йти додому. Згодні?
Мирослав Попович: - Ні, звичайно не згоден. Спробую обґрунтувати якусь позицію на захист політиків взагалі і депутатів ВР зокрема. Завжди у людей є завищене очікування від політиків. Слово «політик» у нас уже стало ледве не лайкою. І кожен президент, скільки я пам’ятаю, користувався нагодою, і від того якимось чином дісталося політикам як таким. Взагалі обговорюється питання: а чи політика не є таким способом діяльності, де все виправдовується метою? Всі засоби хороші, якщо вони служать високій чи принаймні мобілізуючій активній меті. Я не беруся висловлювати оцінки, бо це може образити людей, які так думають, та я думаю, що вони помиляються.
Політики бувають різними, та без політиків обійтися неможна. От коли були розмови про те, що на Майдані є політичне крило і неполітичне, то це непорозуміння, тому що є політики-професійні діячі і є люди, які приходять тоді, коли вони вже не можуть сидіти вдома. Є люди, для яких політика – засіб просунутися, а є люди (і це у всіх партіях), які хочуть реалізації своїх уявлень про майбутнє.
Та у наших політиків, я б так сказав, надзвичайно розмите і дифузне уявлення проте, чого вони взагалі хочуть. І це виливається в такі от неприємні сутички, і власне в гострій ситуації політик завжди шукає дороги до сердець своїх майбутніх виборців і менше думає про те, як це узгоджується з цілями.
От які цілі ставлять перед собою політичні групи сьогодні, в час протистояння? Зрозуміло, що вони ставлять за мету або спонукати президента, щоб президент підписав (Угоду про асоціацію з ЄС. – Ред.), і народ скандуває «підпиши, підпиши!», то зрозуміло, що це була продумана політична мета. Або не підписують, та це значить «підпиши з кимось іншим», та ж не з Китаєм! Бо вони мають на увазі північних сусідів. І це показує, що за цими позірними абстрактними орієнтаціями на Схід або на Захід стоять справді погано артикульовані і осмислені, але цілком виразні, цілі: 1) побудувати в Україні щось на зразок путінської Росії і 2) зробити щось схоже принаймні на Польщу. От власне про що йдеться, коли йдуть ці суперечки. Тобто, я хочу сказати: чи осмислені ці цілі чи ні, за позірним прагненням, однаково сильним і в опозиції, і в керуючої верстви, криються зовсім протилежні далекоглядні замисли.
І ми повинні оцінювати не за добрими словами, а за реальними замірами те, що нам пропонується. Що стосується наших сьогоднішніх політичних прав – ніхто не скаже, чим це закінчиться. Це протистояння: у людей запас енергії ще дуже великий. Люди будуть їздити і їздити і насичувати Майдан людською енергією. А чи зуміють вони зорієнтуватися – побачимо. Ніхто не думав, що буде такий могутній Євромайдан. Ніхто не вірив, що суперечки навколо приєднання України до ЄС можуть вилитися в такий Майдан, ніхто не скаже, чим він закінчиться.
Як би ми не розраховували, завжди є процес перегорання, процес втоми, бо навіть камінь втомлюється, а людська сила не вічна. Але я думаю, що те, на що розраховує наша влада – саме маргіналізація і швидка втома у ініціаторів і виконавців всього того, що ми називаємо Майданом, – це розрахунки того, що вони не беруть до уваги високої духовної напруги. А при добрій організації це взагалі може тривати безкінечно. Проте треба колись виходити і підраховувати втрати і здобутки.
Восточник: -1) Почему власть не видит реального разделения страны? Или замалчивает это. 2) Что делать с украинским фашизмом? 3) Почему противятся федерализации Украины? 4) Какое же мы независимое государство, если иностранные политики грубо вмешиваются в наши внутренние дела? 5) Как и из чьего кармана будут оплачиваться не прочитанные часы лекций преподавателям Львова, Киева , Тернополя? Спасибо за внимание.
Мирослав Попович: - По первому вопросу. Я бы не сказал, что власть не видит реального разделения страны, я бы даже сказал, что она на это реальное разделение страны возлагает большие надежды, чем следовало бы. Скорее, наоборот, оппозиция недостаточно считается с реальной разделенностью страны и очень медленно приспосабливает свои демократические требования к той редакции демократического движения, которая называется социал-демократией. В сущности, никаких глубинных процессов, которые бы разводили восток и запад, север и юг на противоположные политические полюса, нет. Просто зачастую люди, живущие на востоке или на юге не чувствительны к национальным лозунгам, и странно слышать, как майдан раз в час поет «Ще не вмерла Украина». Но по существу, я бы сказал, что восточные регионы должны быть еще более оппозиционными, потому что это, как правило, депрессивные районы с угнетенной экономикой. Такого бедствия, как на Донбассе, Западная Украина не знает. Жители Ивано-Франковской области знают, что такое Европа, они, как правило, работали или кто-то из семьи работает где-то в Польше, Италии, Испании, в то время как на востоке люди едут куда-то в Белгород, Курск работать, и там не слишком много зарабатывают. Кстати, российские газовая и нефтяная отрасли еще недавно в большинстве своем состояла из украинских мигрантов. Я бы сказал, что здесь время работает на соединение Западной и Восточной Украины: чем больше люди на Востоке будут чувствовать свою бедноту и угнетенность, тем выше будет понимание того, что власть не собирается помогать им и облегчить им жизнь.
О фашизме. Надо сначала выяснить, что такое вообще фашизм. Фашизм - а это наполовину военные, наполовину государственные структуры, которые обычно опираются на самые архаичные взгляды в национальной сфере. То есть они не просто националисты, как правило, они очень агрессивные националисты. Национализм может быть основан на избирательной любви к своей собственной нации, и это еще ничего, а может быть основан и на ненависти к чужим. Реально ближе всего к фашизму — это те уличные группы, которых называют «титушками». Правда, у них все продается и покупается, они зарабатывают деньги и меньше думают о национальной идее. В России больше выражен российский национализм. У нас не такой большой приток людей из Азии и Закавказья, я уж не говрю об Африке и других отдаленных уголков земного шара, как в РФ. Тем не менее, есть и чужие, но устойчивой враждебности тоже нет. В России это выразилось в большой агрессии. Что касается украинского фашизма как метафоры, то человек, задавший вопрос, очевидно, имел в виду наших радикальных националистов, которые себя фашистами не считают, но которые себя считают последователями ОУН довоенной и военной поры. Был ли это фашизм? В общем-то, они себя не отделяли, даже не в общем украинский национализм, а одно из его течений, а именно т. н. революционную или бандеровскую ОУН. Мне не хочется сейчас обращаться к этим проблемам, потому что это дело историков, философов, литераторов. Те, кто кричит сегодня на Майдане "Слава Украине!", он не имеет в виду никакого Бандеру. А даже если и имеет в виду, то он имеет в виду какой-то образ, о котором он имеет очень смутное представление. Речь идет о другом - опасно преклонение перед прошлым, романтизация его, когда переносятся на сегодня старые, забытые, но еще живучие страсти и стереотипы поведения. Я внимательно слежу и за печатью, и за поведением «свободовцев», и я не помню ни одного случая, когда в рискованной форме был произнесен лозунг «Прочь чужих!», «Прочь иностранцев!». Я очень чувствителен к национальной беде. Я виде расстрел евреев во время оккупации, вернее, как их сгоняли на расстрел. я видел глаза полицаев — холодные, отсутствующие. Мне это все ненавистно. Но я не могу сказать, что украинский фашизм — тот фашизм, который привел людей в полицаи во время оккупации, что этот украинский фашизм каким-то образом связан преемственными связями, манерами, поведением, идеями, идеологией людей, которые называют себя украинскими националистами сегодня. Не надо бросаться на соблазнительные параллели, мы такие параллели можем провести очень далеко — к инквизиции, к сжиганию ведьм. Давайте сегодня смотреть на вещи, которые сегодня являются реальностью.
В принципе федерализация — это еще не измена идеи украинской государственности, и поэтому к обсуждению этого вопроса нужно относиться спокойно. Однако, настаивая на том, что в Украине сегодня нет местного самоуправления (а федерализация — это один из методов самоуправления), мы должны рационально взвешивать, какие есть опасности на пути децентрализации нашей духовной и политической жизни. Есть такие признаки федерализма, как уголовное право, гражданское право. Мы знаем, чот в США в одном штате можно развестись за 15 минут, а в другом штате надо выдерживать длительные сроки. Есть штаты, в которых существует смертная казнь, есть штаты, где ее нет. И это вырастало из определенных исторических корней. Таких правовых юридических структур, которые отличали Восток и Запад, в традиции Украины нет. Это значило бы, что мы назначаем, допустим, смертную казнь в Луганской области, а в Ивано-Франковской или Закарпатской нет смертной казни. Таких традиций не существует. У нас созданы те рамки поведения и социального бытия людей, которые не отделяют один регион от другого. Есть различные представления о том, кто такие бандеровцы. Для людей, которые были на оккупированной территории и которые видели это все своими глазами, невозможно спутать полицая с бандеровцами — это разные были политические и военные формирования. Если бы мы вводили различные курсы истории и литературы на Западе и Востоке (а это и есть основание для федерализации), то мы бы «наделали делов», потому что украинская культура нуждается в защите и покровительстве в одинаковой мере что на Востоке, что на Западе. Я думаю, что если бы мы начали говорить, что давайте введем какие-то федеративные структуры, которые бы разделяли различные регионы, но при этом имели что-то общее, если бы мы хотели выделить что-то отдельное, не так, как на Западе или на Востоке, то мы бы немногое нашли, зато мы могли бы очень многое потерять. Я считаю, что нам сейчас нужно думать не о федеральной республике Украина, а о местном самоуправлении. И передать на места решение действительно местных вопросов, которые должны быть решены в этих региональных, отличных друг от друга территориях — вот это действительно то, что мы запустили. И никто из лидеров не хочет об этом думать. Гораздо удобнее все собрать в одну кишеню, а потом раздать сестрам по серьгам — глядишь, что-нибудь останется на руках.
Что касается четвертого вопроса, то я бы хотел спросить: где автор этого вопроса видел вмешательство политиков во внутренние дела? Есть такие вещи, которые действительно Запад ставит перед нами как условие. Это напоминает примерно следующее: если у вас на лестничной клетке сосед избивает жену и она орет благим матом, а вы не хотите вмешиваться во внутренние дела, то это вы или трус, или мерзавец нельзя. Поэтому есть такие условия, что нельзя попирать свободы и права людей и при этом делать вид, что ты живёшь в западном цивилизованном обществе. Есть принятые международным сообществом нормы поведения и жизни, и их не позволено нарушать. Если же они нарушаются, то другие страны могут применять санкции — например, не здороваться, если не что-нибудь более существенное. Если ты просишь денег, то ты говоришь, когда ты отдашь и из каких источников ты будешь брать деньги, чтобы рассчитаться с долгами. Есть такие нормы, которые являются обязательными, протокольные, это как бы этикет. Но я не хочу сказать это слово и слово протокол не хочу сказать, потому что на самом деле, когда обижают слабых в любой форме - то это не просто манера поведения, это грех, если не преступление. А грех никто поддерживать не будет. Если вам настоятельно советуют избрать премьера-министра, а если не изберете, то вам придется платить неустойку товаром или делают какие-то другие неприятные вещи — вот это уже вмешательство во внутренние дела. Но я таких историй в нашем прошлом не знаю.
И, наконец, студенты. Пусть бы господин, который задает этот вопрос не беспокоился за студентов, ибо не заботой о студентах продиктованы те проверки явки на занятия, которые вдруг последовали в некоторых вузах после того, как студенты пошли на встречу. Кстати, юристы нашли такую форму, которая бы сделала законной явку студентов вместо лекции на митинг. Они считают, что это практическая конференция. Конечно, это вызывает улыбку, но одна проведенная на Майдане ночь стоит 10-ти лекций, нудных или развлекательных, на тему «Как нужно любить родину».
Николай, г. Днепропетровск: - Где логика в том, что меньшинство навязывает большинству абсолютно ему чуждое мировоззрение, исходя из нынешних реалий в Украине? Тем более что предлагаемое мировоззрение меньшинства не более чем абстра́кционная дисперсия.
Мирослав Попович: - Мировоззрение навязать невозможно - это то, что у каждого человека своё, связанное с тем, что он читал, за кого он болел, кого он любил, кого ненавидел в жизни. Такие мировоззрения, как христианская вера, ислам, атеизм — это все дело совести каждого человека. А способ реализации этих различных идеологических установок или политических симпатий и антипатий в демократическом обществе - это выборы и соответствующая идеология той партии, которая имеет наибольшее влияние. Поскольку у нас очень много различных установок и желаний, то может оказаться, что у нас общность только на уровне общих разговоров. Мы все любим свою родину, и каждый при этом думает о своей деревне, городе, дворе. У нас нет сейчас такой структуры, на которую бы всё ложилось. Есть вещи, которые должны принимать все. Это обязательно. И нарушение этих вещей так же наказуемо, как нарушение закона. Это, во-первых, в области национальных чувств. Есть одно государство, в котором каждый из нас живет гражданином которого он является, и слово украинец означает гражданскую принадлежность, а не только этническое происхождение. И для каждого украинца обязательно поддержка национальной независимости этой страны. Если кто-то хочет сказать, что он живет здесь, но ему все противно, то он должен покинуть эту страну или, по крайней мере, принять другое гражданство. Это раз. Во-вторых, есть нормы политической жизни - свобода в различных ее проявлениях, право и справедливость в различные его формулировках. Если кто-то хочет жить в стране, где нет демократии, где каждый из нас не защищен, где человек пропал и никого это не интересует, то пусть выбирает себе другую страну. Итак, второй обязательный для всех пункт — это принятие свобод и прав, которые продиктованы Конституцией. И наконец то, чего мы все хотим добиться в конце концов - материального благополучия, как минимум, борьбы с бедностью. Ведь бедность не только тем ужасна, что это страдания людей, но это еще и источник унижения. Суммируя обязательные положения для всех, можно сказать, что главная задача государства - охрана безопасности и человеческого достоинства его граждан. Государство, которое не может обеспечить достойное поведение, достойную жизнь, достойные требования человека, не имеет права на существование и рано или поздно разваливается. Кстати, в Германии после войны была создана одна из самых гуманных Конституций, поскольку немцы пережили тяжелый период диктатуры. И там первой статьей Конституции ФРГ является утверждение о том, что государство должно защищать человеческое достоинство каждого своего гражданина. Если у нас где-то нарушается этот принцип, то, может быть, это не преследуется законом, но это противоречит тогда самой главной норме жизни того, что мы называем европейским сообществом. Здесь не может быть никаких отступлений от общеобязательного для всех, а дальше — как ты себе представляешь Россию, которую ты любишь или не любишь, как ты представляешь себя Украину, которую ты любишь или не любишь — это уже вопрос твоей культуры, образованности и, в конце концов, твоего достоинства.
Валерий: - Уважаемый Мирослав Владимирович. Скажите, как Вы оцениваете однобокое освещение столичными СМИ событий в стране? Провозглашая европейские принципы за демократию и свободу, тем не менее, подают очень субъективно, не учитывая мнения всей страны. Или это теперь будет называться ПРИНУЖДЕНИЕМ к евроинтеграции?
Мирослав Попович: - Что касается СМИ, то здесь очень просто: не нравится - не читай. У меня есть газеты, которые я чту и читаю, и есть газеты, которые я не люблю, и я их не читаю. Есть телеканалы, которым я доверяю, и есть такие, которым я не доверяю. Я бы мог назвать фамилии, но это уже будет нехорошо. 5 канал, например, регулярно смотрю — информационно наиболее богатый и наиболее честный. Что касается других, это зависит от того, в каком я настроении приду с работы: если я пришел уставший, то я ищу детективы, если я полон энергии, то я вообще не включаю ТВ. У меня есть хорошие книги или что-нибудь такое, что мне заменяет литературу. Конечно, хуже всего, если у нас вообще нечего взять в руки и нечего читать, но я бы сказал, что у нас достаточно разнообразная литература.
Вадим, Киев: - Уважаемый Мирослав Владимирович! Вы состоялись как учёный в советское время. Именно в СССР Вы получили бесплатное и среднее, и высшее образование, и все научные степени, защитив кандидатскую и докторскую диссертации. Вы занимали высокие должности в академических структурах. Скажите, пожалуйста, откуда у Вас такая ненависть к СССР и откуда такое яростное русофобство? Конъюнктура времени? Или Вы занимали высокие должности, пылая ненавистью к той стране, которая дала Вам такие возможности карьерного роста?
Мирослав Попович: - Ну насчет карьерного роста мне проще всего ответить. Я был завотделом логики методологии философии и науки при советской власти, при смене власти и остаюсь им сейчас, правда, на общественных началах, потому что директором института я стал в 2001 году. Я просто поражен: где автор вопроса увидел русофобство? Я очень люблю Россию, но, видимо, моя Россия отличается от его России. Я на кухне одинаковой интеллектуальности и глубины вел разговоры и в Киеве, у меня те же друзья остались, кто еще живой, в Москве, в Петербурге, в Новосибирске. Я получил медаль даже Института философии российской АН в позапрошлом году. Меня приглашали, я там лекции читал. У меня не порвались никакие жизненные связи с людьми, с которыми я был близок тогда, я столь же близок и сегодня. Я ненавижу людей, которые попирают чужое достоинство и чужую свободу - это было при СССР, осталось и сейчас. А что касается анализа того, что написано Лениным, Энгельсом, Марксом и других, то я готов на спор доказать, что я эту литературу знаю лучше, чем кто-либо из моих возможных оппонентов.
Владимир из Киева: - Пане Попович, як ви, начебто філософ, начебто демократ, почуваєте себе у Верховній Раді, сидячи поряд з такою одіозною особою, як Фаріон?
Мирослав Попович: - Ви знаєте, я не сприймаю Фаріон як політика, я її сприймаю як екзотичну особистість. Я нещодавно з нею познайомився і в мене немає відчуття, що це агресивний політик. В неї завзди очі горять. Йдеться про якісь конкретні речі: політика все-таки не ототожнює двох людей, що має однакових поглядів. Є люди, які близькі мені серед депутатів, є ті, кого я по-людськи дуже люблю і розраховую, а є демагоги, ті, хто використовують свою депутатську посаду, щоб набити собі кишеню. В політичному відношенні такі, як пані Фаріон можуть бути суперниками і союзниками. І це завжди так було. Одного разу під час зустрічі з керівниками опозиціїї, я наполягав на тому, щоб опозиціонери чітко висловлювали ті позиції, де вони принципово відрізняються один від одного - щоб ми не плутали Тягнибока з Яценюком, та Яценюка з Кличко. Тоді ми можемо дізнатися, що у них спільного. І це також стосується українських націоналістів, які можут бути демократичними, а можуть бути агресивими і схильними до диктатури. Відповідно, різними будуть і наші з ними стосунки.
Що до реакції пані Ірини на журналістське розлідування, котре показало, що вона все ж таки була в Компартії – а вона заявляла, що не була – то її фраза «орлиці не сповідаються перед гієнами» - це така поза, яка викликала у кращому випадку посмішку у людей.
Але, наприклад, я був членом комуністичної партії України. Я здав свій квиток перед демократичною опозицією – демплатформою – коли відбувалася так звана «перебудова». Я не роблю вигляду, що прийшов у «перебудову» із Боївки чи з Криївки з автоматом. Я прийшов із первинною партійної організації. Я думаю, що з її демонстрацією націоналізму, замовчувати і не пояснити людям своє ставлення до свого партійного квитка це як мінімум помилка.
І не треба забувати, що тоді було чотири мільйона комуністів по Україні – і це була норма життя. І якщо ти такий агресивний анти-комуніст, то скажи, чому ти туди вступав. І якщо ти поступав у партію із кар’єрних міркувань, то такий факт нічого хорошого не говорить про твою колишню та теперішню партійність.
Михаил Ю: - Г-н Попович, у меня к Вам несколько вопросов.
1) Как Вы считаете, почему организаторы нового майдана лгут людям, ведь Украине никто не обещал ни евроинтеграции, ни безвизовых отношений, ни всего остального?
2) Вам не кажется, что собрание студентов искренне думающих, что их ждут в Европе - признак крайнего отупения молодежи?
3) Как Вы думаете, почему в течение двадцати двух лет Украина делится на тех, кто ее хочет растворить в России и тех кто ее хочет растворить в ЕС? Почему без барина страна никуда? И кому в Украине нужна независимая промышленно развитая Украина.
4) Как-то один академик, представитель науки история Украины (история КПСС) с пеной у рта доказывал, что он покаялся в заблуждениях. Вам не кажется, что лицо получившее звание кандидат исторических наук, доктор.., академик, после того как покаялся - ОБЯЗАН ПОЛОЖИТЬ НА СТОЛ ВСЕ СВОИ ДИПЛОМЫ (включая ВУЗ-овский) И ЗВАНИЯ и считаться человеком со средним образованием? Ибо все свои звания он получил за ложь и компиляцию фактов.
5) Вы были членом КПСС и почему в в КПСС вступили? Почему вышли не объясняйте.
Мирослав Попович: - Отвечаю на первый вопрос: лозунга к европеизации никто не выдвигал, не было организации Майдана. Журналист Мустафа Найем в Интернете написал призыв к людям выйти на улицу и поддержать акцию против отказа правительства от СА с ЕС. Никто не думал, во что это выльется. Позже на все имеющееся пришли политики-профессионалы, депутаты. Никто не лгал. Даже сейчас после всех тех событий, о который против ночи и говорить не хочется, европейские политики пришли к единому мнению о том, что украинцы действительно хотят быть частью Европы. Это и есть приглашение, но приглашение на определенных условиях, чтобы при этом у нас не было тех страшных вещей, которые могут случиться в результате неких социальных потрясений, когда наверх выходят всякие маргинальные слои. И сейчас Европа этого боится, поэтому она не всех зовет с собой. Я бы советовал не употреблять таких слов, как "лгут" и так далее. Оскорблять политиков любой масти и направления не дозволено.
Что до студентов, то - нет, не кажется. Я не знаю, с кем из студентов беседовал автор этого вопроса, но никто не думает, что нас ждут в Европе. Все знают, что Европа - это не только евро, но ещё и тяжелый труд. Поступить на обучение куда-то в Европе так же сложно, как и у нас сейчас. Правда, у нас хуже стало с образованием. А для молодого человека вопрос образования и диплома является очень острым и важным. Не думаю, что эти студенты - глупенькие воробушки, которые соблазнились обещаниями легкой жизни. Люди хотят быть европейцами, и если автор не знает, то трудно объяснить ему, что такое запах свободы и что такое "быть европейцами". Если бы в Европе произошло то, что произошло у нас при разгоне Майдана, в ночь на 30 ноября, то полетели бы премьер и высокие чиновники независимо от их причастности к произошедшему. Это значит, что там стоят на страже человеческого достоинства самым решительным образом. Конечно, везде есть несправедливость, обман, взятки, и все это вместе с нравами образует мир добра и зла, и мы все боремся против зла. Но условия в борьбе со злом у нас хуже, чем в европейской цивилизации.
Отличие европейской культуры от культуры, которую можно назвать восточно-европейской, заключается в том, что европейская цивилизация создала национальные государства. Скажем, Османская империя в Турции не была национальным государством. Слово «турок» означало «крестьянин», «темный мужик». Османская империя состояла из верующих в ислам и принимающих в наследие султанами. В Австро-венгерской империи не было национального государства. Ее с миру по нитке сшивали различными династическими ухищрениями, маленькими и большими войнами – так она и развалилась. Когда мы говорим о европейских ценностях, то мы говорим общечеловеческих ценностях, просто они наиболее наглядно могут быть продемонстрированы на европейском пространстве. «Свобода, равенство, братство» - эти слова стали ценностями французской революции. Но они также выражались в различных формах и у американских либералистов, как бы на чистом поле, нона самом деле на имеющейся американской традиции. Сегодня мы принимаем не эту старую формулу, а новую - свобода, справедливость, солидарность. Это, можно сказать, и ценности и идеальные конструкции к которым стремится каждое европейское государство. В этом смысле мы не оригинальны и в каждой культуре есть соответствие вот таким потребностям в свободе, справедливости и солидарности, в чувстве любви друг к другу в той или иной степени. Это как аксиома. Я уверен, что могут быть такие ситуации, когда те же люди, которые сегодня стоят на Майдане, терпели бы экономические трудности, как терпели их предки когда-то фашистскую оккупацию и Ленинградскую блокаду. Но не сам по себе голод и не сами по себе материальные проблемы людей выводят на Майдан, а стремление жить по-человечески. И эти стремления выражены в лозунгах, о которых я говорил.
По поводу Компартии. Я был ребенком, когда была оккупация. Мой отец погиб на фронте в 1941 году. Он был учителем, старшим лейтенантом запаса. Моя мать – тоже учительница - была участницей подполья, несмотря на то, что у нее было двое детей. Я абсолютно честно был сторонником коммунизма против фашизма. Я видел людей, которые отдавали свою жизнь не за коммунистическую идею, а за своих далеких и близких. Мы не мыслили иначе движение вперед. Но со временем набиралось все больше и больше вопросов, и я бы сказал, что к моменту распада советской державы в моей философской среде уже по-настоящему в коммунистические идеалы никто не верил. Литературно мы достаточно знали, но мы искали то, что нам хотелось. Мне сегодня ближе по душе какая-нибудь социально-демократическая политическая идеология. Компартия была единственным слоем политической деятельности. Жить и действовать без партбилета могли действовать отдельные и оригинально состоявшиеся люди. Можно было быть президентом академии сельхознаук как Лысенко. Чтобы что-то делать, надо было быть коммунистом, но главное – никогда не быть мерзавцем.
