Олесь БУЗИНА. Ангел Тарас Шевченко
24.01.2007 14:39
…и журналиста Олеся Бузины «Ангел Тарас Шевченко»…

Глава I. Из которой выясняется, что не все украинцы любят Шевченко

(Окончание. Начало читайте здесь).

Но особенно крепким нагоняем от «старых украинцев» наградил Кобзаря Михаил Драгоманов – известный в дореволюционных прогрессивных кругах публицист и родной дядя еще более известной, благодаря школьному втиранию ее в мозги, поэтессы Леси Украинки. «Необходим объективный и исторический суд над Шевченко» - так поставил он вопрос еще в 1879 году, словно предчувствуя надвигающиеся беды от безмерного обожествления поэта «с барылом».

Работа Драгоманова называлась пророчески – «Шевченко, украинофилы и социализм».

«Тот, кто перечитает излюбленные стихи Шевченко, - посмеивается Драгоманов, - собственно те, где он выступает писателем с мыслями общественными, тот увидит, что меньше всего он думал писать их для мужиков. Иначе зачем бы он натаскал туда не только «конфедератов», но и аполлонов, ченчиев, эссеев, колиззеев, которых иногда он так безбожно путал, так мало зная и историю, и саму мифологию, которой нахватался в Академии. <…> Попробуйте, например, почитать мужику хотя бы «Послание к землякам», которое кое-кто считает самым соком из Шевченко!»

Не меньшее сомнение вызывало у Драгоманова и так называемое «живописное наследие» Кобзаря: «Картины Шевченко, кроме явного «жанра», показывают, что у него никогда не получалось совсем выбиться из «классицизма», а получалось только иногда перемешать классицизм с реализмом, на манер «французского с нижегородским».

Но и это еще не все! «Да и вообще на известных ему языках, московском и польском, не очень-то много мог вычитать Шевченко, особенно если выбросить «Отечественные записки», которые у украинцев оставались неразрезанными и которые Шевченко не любил за то, что его там не высоко ставили. Чужбинский говорит, что Шевченко начал было учиться по-французски да бросил. Не знаем, откуда явилась ему охота к французскому языку, может, для того чтобы быть салонным человеком, ибо из «жизни Кулиша» и из «Воспоминаний» Чужбинского видно, что приятели Шевченко обращали большое внимание на то, как держит себя Шевченко в салонах. Только ясно, что Шевченко или сам не придавал большой цены науке французского языка, или не привык что-либо систематически делать, или, скорее, и то, и другое».

«Жизнь Шевченко на Украине… в 1843-47 гг., - как замечает Драгоманов, - выглядит достаточно бесцельным полупанским битьем баклуш среди сельского панства за рюмкой с мужчинами, в танцах и возле музыки с дамами, на балах у губернатора в Чернигове, с рисованием карикатур на провинциальных барышень в клубах, со студентами в Нежине и т.д., а временами, по словам самого Шевченко, «кабанованьем» целый день в постели. <…> Но никакого плана труда и жизни не видим мы в том, что рассказывают близкие приятели Шевченко о лучшем времени в его жизни, так как не было у него никакого систематического взгляда на жизнь и труд, который дает только систематическая же наука».

Ай да Драгоманов, ай да резонер! Но ведь прав же! Или не прав? Может, действительно, только так и можно вылежаться в настоящего великого человека – ведь прыгал же Пушкин по балам и гостиным, как обезьяна, думал о красе ногтей, что не помешало ему в конце концов забраться на постамент памятника тысячелетию России!

Решайте сами. Я не охотник навязывать свое мнение. Давайте-ка лучше еще послушаем Драгоманова. Многие вспоминали о встречах с Шевченко. А он рассказал о «невстрече». И это тоже характернейшее воспоминание, свидетельствующее, что не такой уж и фурор вызывал живой Тарас Григорьевич, даже после десятилетней закалки в закаспийских степях. «Мы сами помним, - пишет Драгоманов, - что, прибыв в Киев в 1859 году, мы застали среди товарищей-студентов университета слух, что теперь в городе Шевченко, но не помним никакого глубокого следа этого пребывания. Несколько товарищей наших, которые были знакомы с Шевченко, говорили было, что нужно собраться на вечер и что на него придет и Шевченко, потом это все оставили – видимо, «страха ради», а скоро Шевченко и выехал, и только и осталось следа от его пребывания, что фотография. Даже особенных разговоров не было среди студентов»…

Вяловатая киевская молодежь… Публичный человек, не слишком жаждущий публичности… Какой-то необъяснимый, иррациональный страх… Даже грустно!

Зато сколько фанфар после смерти! Дождались! Умер! Воистину главное событие на хуторе – это похороны. «Всегда от молебнов, да еще от молебнов после смерти святого, - замечает честный Драгоманов, - мало бывает пользы, а много вреда людям. А может, никому так не вредят молебны, как нам, полуварварам на востоке Европы. Вспомним, что русская литература действительно только после того начала расти, когда Белинский показал, что в России литературы еще в действительности нет, что Пушкин сам еще не делает литературу, да и ему еще не за что очень молиться. Пора уже, чтобы кто-нибудь сделал подобную услугу и украинской литературе с Шевченко, и тем более пора, что украинолюбы давно уже возвеличивают его и как писателя, и как поводыря в общественном деле, а от этого возвеличивания дело украинское, и литературное, и общественное, не очень-то продвигается».

«Но ведь его любили! - скажет кто-то. – За что?» Те же мочеморды, например, которых вспоминает и Драгоманов, обильно цитируя мемуар о «высокопьянейшестве Викторе Закревском» и «небольшом кружке, который овладел Шевченком»: «Кружок этот носил название общества мочемордия», вследствие того, что на языке его не существовал глагол пьянствовать, а заменялся фразой «мочить морду»… В противоположность – неупотребление спиртных напитков называлось «сухомордие или сухорылие». Члены, смотря по заслугам, носили титул мочемордия, высокомочемордия, пьянейшества и высокопьянейшества. В награду усердия у них существовали отличия: сивалдай в петлицу, бокал на шею и большой штоф через плечо. В известные дни или просто при съездах они совершали празднества в честь Бахуса… бас гудел: «Ром! пунш! ром! пунш!», тенора подхватывали «Полпиво! полпиво!! глинтвейн!», а дисканты выкрикивали: «Бела, красна, сладка водка!» (А. Чужбинский-Афанасьев. Воспоминания о Т.Гр. Шевченке. СПб., 1861. цит. по кн. М.П. Драгоманов. Вибране. Київ, 1991).

«В былые годы в Малороссии, - свидетельствует книга «Замечательные чудаки и оригиналы», - существовали странствующие поэты, которые проживали в домах богатых панов и оживляли семейные празднества своими импровизациями». (М.И. Пыляева. Замечательные чудаки и оригиналы. СПб. , 1898).

Обычай этот с некоторыми усовершенствованиями дожил до сих пор. Каким счастьем для председателя колхоза периода развитого социализма было заполучить денька на два откомандированного из Киева журналиста или, того и гляди, целого «письменника»! Как с ним можно было погутарить «за жизнь», ощутив приобщенность к высокой культуре!

Сегодня колхозные председатели исчезли, мутировав в президентов различных «агрофирм». Но традиции остались! Не так давно один из них, прослышав о моей вспыхнувшей после выхода первой части «Вурдалака» всеукраинской славе, приправленной пятью судебными процессами, даже заслал в Киев курьера с предложением посетить его «латифундию» на Черкащине.

К сожалению, от природы я принадлежу не к мочемордию, а к сухорылию, предпочитая горячительным напиткам вовнутрь наружное употребление горячих дам. А потому ответил, что с удовольствием приму его приглашение, если только мы не будем предаваться народным малороссийским забавам – хлестанию самогона на скорость с последующим битьем куском сала по морде. После этого курьер исчез и больше не появлялся, из чего я сделал вывод, что непьющему литератору ни за что не добиться бескорыстной помещичьей дружбы.

Зато вот вам напоследок мнение человека, в свое время крепко любившего нашего «вурдалака», а потом не менее крепко его разлюбившего – того самого штабс-ротмистра Мартоса, который ассигновал средства на издание первого «Кобзаря»: «У Тараса завелись денежки, и он начал кутить. Я, сколько мог, старался воздерживать его от этой разгульной жизни, предчувствуя, что ею он убьет свой талант и, может быть, наживет себе еще беду. Предчувствия мои, к сожалению, оправдались; но в то время Шевченко рассердился на меня за это до того, что, бывши потом в наших местах (то есть на Полтавщине. – О.Б.), не захотел даже побывать у меня, и я нигде с ним не встречался. Живописью занимался он здесь мало; но много написал стихотворений, к сожалению, в духе возмутительном, которые, как я предвидел, довели его до несчастья. Недаром говорит пословица: с хама не будет пана».

Нет, не все украинцы любили Шевченко!

(Продолжение следует)
Олесь Бузина
специально для From-UA