Продолжение. Начало читайте ЗДЕСЬ.
Потомкам святого Владимира – галицким князьям из династии Рюриковичей – тоже никто не посмел бы поставить в упрек «азиатские гены». К примеру, папа короля Данила Галицкого князь Роман был наполовину поляком (по маме), воспитывался в Кракове при королевском дворе и считался в Польше «своим». Собственно, эта злосчастная польская мама Романа и послужила зацепкой, когда род Романа и Данилы вымер и поляки заявили свои права на Галичину.
Вот тут-то польская мания величия и склонность к мессианству и разгулялась в полной мере. Являясь самой «неевропейской» нацией католической Европы, поляки сразу начинали чувствовать себя европейцами в кубе, как только переваливали через Карпатский хребет. Заняв при Казимире Великом Львов, культуртреггеры с Вислы тут же начали проводить над местными жителями идеологические эксперименты. Особенно их раздражало, что львовяне в те времена, если не считать немецкую общину, оставались еще сплошь православными.
Первое, что учудила польская власть, это объявила православных львовян «неполноценным элементом». Есть такая хорошая книга, переизданная в 2002 году на украинском языке – «Хроніка міста Львова» Дениса Зубрицкого. Она очень подробно год за годом, на основании документов, демонстрирует, как православных превращали в католиков и униатов. Собственно, Зубрицкий, живший уже в середине XIX столетия, и был результатом этой трансформации. Униат и галицкий шляхтич, он написал свою книгу по-польски, но втайне чувствовал себя русином, самостоятельно выучил русский язык (ту самую «москальску мову») и считал, что галицкие русины – часть триединого русского народа, жившего за границей – в Российской империи.
Так вот, русинам во Львове запрещалось владеть домами, кроме как на одной улице (по сути их загнали в гетто, как евреев), состоять в цехах, торговать целым рядом наиболее ходовых товаров. Даже звонить в колокола! Их поставили перед выбором - или вы признаете римского Папу главой церкви, или мы вас сделаем бомжами в вашем же родном городе.
Русины постоянно судились с польской властью. Заметьте – именно русины, а не украинцы! Никаких украинцев во Львове ни в XIV, ни в XV, ни в XVI, ни в XVII, ни в XVIII веках не было и быть не могло, по причине отсутствия их в природе. Русины – были. Украинцев – ни одного! Другое дело сегодня. Приезжаешь во Львов, заходишь в общественный туалет и тут же рядом с кучей дерьма на стенке – граффити «на державній мові». Все доказательства налицо – есть, есть уже во Львове «щирі українці»! И голос свой не боятся подавать! Можно выламывать надпись прямо из туалетной стенки и торжественно, «зі співами» нести ее в Европейский суд в Страсбурге, доказывая, что после 1939 года Львов таки украинизирован! Вопрос в другом: как это произошло, кто в этом виноват и кому в результате стало плохо?
Цитирую Зубрицкого – книгу его я купил во Львове в один из наездов туда: «У 1569 році всупереч волі значної частини литовсько-руського народу відбулося знамените об’єднання Великого князівства Литовського з Польським королівством. Руські провінції, досі поєднані з Литвою, тобто Підляшшя, Волинь, більша частина Поділля, Київське, Чернігівське князівства й Україну, від’єднано від Литви і приєднано до Польші»...
Обратите внимание: Украина в этом перечне выделена совершенно особой статьей! Ни Киевское, ни Черниговское княжества, ни даже Волынь к ней в XVI столетии не относились. Это была просто узенькая полоска земли на рубеже с Диким Полем – окраина, пограничье.
В присоединенных в упомянутом 1569 году к Польше землях Великого княжества Литовского русины обладали равными правами с католиками. После Люблинской унии эта равноправность была за ними сохранена. Поэтому, пишет Зубрицкий, и галицкие русины, пребывавшие в составе Польши уже два столетия, поставили вопрос о равноправии: «Отож з усіх руських країв, з’єднаних з Польщею, лише Галицький перебував у гіршій ситуації, адже львівських русинів усували від усіх свобод, якими користувались інші громадяни. Тому в цьому році, покликаючись на згадане об’єднання, старші руської нації у Львові Васько Тинович і Хома Бабич звернулися до короля і заявили, що оскільки у всіх інших, тепер польських, провінціях русини мають рівні з поляками права, то несправедливістю буде, що львів’яни є упослідженими. Вони домоглися грамоти, виданої 20 травня на Варшавському сеймі, що львівські русини, які дотримуються східного обряду, можуть користуватися рівними почестями, правами і свободами, як і послідовники римського обряду, можуть провадити всіляку торгівлю й володіти будинками в місті... Ця грамота не подіяла, незабаром, того ж року король помер, а русини зазнавали численних переслідувань аж до XVIII століття, коли поєдналися з римською Церквою».
Русины постоянно жаловались польским королям, засыпали суды исками, но это им мало помогало. Сменивший Сигизмунда Августа на престоле Речи Посполитой французский принц Генрих Валуа, несмотря на то, что совсем недавно резал протестантов во славу католического Господа во время Варфоломеевской ночи, грамоту своего предшественника о равноправии галицких православных подтвердил. И сразу же вслед за этим... сбежал в родную Францию, чтобы избавиться навсегда от малопонятных польско-русинских проблем.
Зато его наследник Стефан Баторий все свободы галицких русинов похерил. В 1578 году, продолжает «Хроніка міста Львова», «король видав у Львові вирок, що русини можуть продавати свої товари лише під час ярмарку вроздріб, а в інший час не мають права цього робити... Так само їх не дозволялося допускати до пропінації (права гнать водку. – О.Б.) і шинкування, отож грамоту Сигізмунда Августа, здобуту з великими труднощами, витратами й зусиллями й підтверджену двома королями, було знищено».
Все это показывает, как в действительности происходила «європеізація» Львова. Отдав в середине XIV века свою независимость в обмен на посулы польских правителей, обещавших не унижать достоинство местных жителей, Галицкая Русь в полной мере должна была испить чашу своей обретенной в результате второсортности.
Предупреждаю, что не хочу этим длинным эссе кого-то оскорбить или, не дай Бог, в чем-то убедить. Не потому что не верю в силу слова. А потому что в такой идеологически расколотой и кипящей страстями стране, как Украина, убедить оппонента просто не представляется возможным.
У нас спорят не правительство и оппозиция Ее Величества, не две школы одной почтенной науки, а две разных страны. Это как если бы дискутировали современный биолог-эволюционист и средневековый инквизитор, уверенный, что мир был сотворен за шесть дней. Ясное дело, что спорить этим людям не о чем. В лучшем случае они просто разойдутся по домам. А в худшем – кто-нибудь из них проломит другому череп. Так, кстати, этим ничего и не доказав.
И все-таки я пишу. У меня теплится маленькая надежда, что мы сможем в будущем, если не прийти к общему мнению, то хотя бы более-менее мирно беседовать и не использовать скамейки как дополнительный аргумент. Скамья все-таки не для того придумана, чтобы лупить ею соседа.
Я ничего не исключаю. Я не исключаю даже того, что кто-то из моих предков в далеком прошлом мог быть галичанином. Перечитывая документы из Львовского государственного исторического архива, опубликованные в книге «Соціальна боротьба в місті Львові в XVI-XVIII ст.» (Видавництво Львівського університету, 1961), я, к своему изумлению, наткнулся на 117-й странице на дело некоего Симона Будзины – типографа, имевшего в далеком 1604 году конфликт с львовским епископом Гедеоном Балабаном. «Будзина» – в диалектном «дзекающем» звучании то же самое, что и Бузина. Так произносили эту фамилию в Белоруссии, Польше и в так называемых северо-украинских говорах.
Обиженный Симон Будзина подал в суд на епископа. Его иск, как и положено в тогдашней Речи Посполитой, был написан на благородной латыни. Он жаловался, что (цитирую в украинском переводе) «благочестивий Балабан, львівський владика... у найближчу суботу після Богоявлення загарбав його інструменти для друкування книг, а також не повернув певну грошову суму та деякі харчові продукти, належні Будзині... Щоб приспати чуйність Будзини цей же владика по-дружньому запропонував Будзині арбітраж та запросив його до свого дому біля церкви св. Юрія грецького обряду у Львові. Коли Будзина, довіряючи проханню і не підозрюючи ніякого лиха, прийшов туди, насамперед почув він від розгніваного Балабана зневажливі слова, що ображали його честь, потім за наказом владики замкнено його у в’язницю під вартою. Так у цій в’язниці згаданий Балабан переслідував його то погрозами, то фальшивими обіцянками та примушував підписати таку угоду, яка подобалася Балабану... Він (Будзина) був би приневолений до того, якби не допоміг собі втечею з в’язниці... З приводу того, що вище вказано, він протестував і вніс та урочисто пред’явив свою скаргу проти вищеназваного владики».
Дело ясное: мастер-типограф Симон Будзина не желал подписывать кабальный контракт, к чему его принуждал силой епископ-рэкетир. Люди владыки его схватили. Но он бежал и обратился в суд, чтобы отстоять свои попранные права.
Чем закончился этот древний конфликт – мне не известно. Но обнаружив его следы в библиотечной пыли, я лишний раз подивился историческим перекличкам. Я тоже занимаюсь печатным делом. Правда, уже не как типограф, а как литератор. И у меня тоже было множество судебных конфликтов с сильными мира сего. Но я не меньше Симона Будзины не страшился их, предпочитая нападение защите. В том числе, и нападение в суде.
В следующий раз фамилия Бузина всплыла в истории в казачьем Зборовском реестре 1649 года – в Иваньковской сотне Уманского полка. Причем в том же «дзекающем» звучании. В этой сотне в годы победоносных сражений под Желтыми Водами и Пилявцами прописался некий Михайло Будзина – единственный с такой фамилией на весь сорокатысячный реестр! Не был ли он потомком того ярого типографа Симона, смело спорившего с епископом? А почему бы и нет, если львовский Будзина все-таки проиграл судебный процесс и был вынужден бежать из Львова? Кто знает?!
Впрочем, предки они мои или просто однофамильцы, я все равно чувствую с ними связь. И обратите внимание: церковь Святого Юрия в иске печатника еще православная – «греческого обряда». Да и Гедеон Балабан был тоже православным, а не униатским епископом. В греко-католичество православный Львов был переведен только столетием позже – в 1700 году. Тогда епископ Иосиф Шумлянский, шляхтич-русин и смолоду польский кавалерист, а потом – православный «пастырь» сначала тайно и наконец явно принял униатство, поставив свою паству перед свершившимся фактом. А у паствы уже не было ни сил, ни возможности противостоять этому хитрецу и политическим обстоятельствам, которые он олицетворял.
Но моих предполагаемых (я никогда не утверждаю, если не знаю наверняка) галицких предков это уже не касалось. Если они и бежали из Львова, чтобы стать казаками на буйном пограничье, именуемом Украиной, на веру их уже никто не мог посягать. Достоверные же пращуры мои, по поводу которых у меня нет ни малейших сомнений, всплывают уже на Левобережье – в Куземенской сотне, принадлежавшей сначала Полтавскому, а потом Гадячскому полку. Там они жили с конца XVII по XX столетие. Хотя гипотетически очень вероятно, что двигались эти любители изящной словесности на восток именно с Правобережья – Уманский полк перестал существовать после Руины, начавшейся со смертью Хмельницкого.
Не исключено, что Михайло Будзина тоже дал деру из-под Умани на Полтавщину, потеряв где-то по дороге букву «д» в своей редкой фамилии. Такая реконструкция вполне в духе той эпохи – десятки тысяч «украинных козаков», как их тогда называли, поднялись после проигранного Берестечка с насиженных мест на Уманщине, Брацлавщине и Винничине и подались за широкий Днепр – под белого русского царя.
Вот тогда дороги Украины и Галичины и разошлись почти на четыре столетия! Ибо в 1648 году, в год восстания Богдана Хмельницкого, Галичина выбрала Польшу, а Украина – «украина Малой Руси» – предпочла, в конце концов, православие и самодержавие.
Продолжение следует…