Мне искренне жаль российских дипломатов. Потому что международные отношения в идеале напоминают математику – чеканная выверенность формулировок не дает оснований для разночтений. А новое поколение российских специалистов по международным отношениям вынуждено расти в ситуации штучного безумия.
Международное право довольно технологично. В нем есть разные пределы допустимого. Например, есть линии, которые иногда можно пересекать: например, взять какую-то территорию и сделать из нее «непризнанное государство».
Пример Южной Осетии и Абхазии, получивших признание от Москвы в 2008 году, тому пример: Россия сделала это без серьезных для себя последствий. Но есть линии, пересечение которых в современном мире считается абсолютно недопустимым. Например, аннексия.
Аннексия – это присоединение одним государством части территории другого государства в одностороннем порядке. Не обособление, а переприсоединение. Фактически, речь идет именно о том, что совершила Москва этой весной в отношении Крыма. Если бы весной Россия решила сделать из Крыма «независимое государство», то, возможно, мы бы сегодня не наблюдали санкции во всей их беспристрастной инструментальности.
Именно в этом принципиальная разница между историей Косово и Крымом. Косово никто не присоединял к Албании. Ему дали ту самую независимость, о которой можно писать в кавычках, а можно – без них.
Но в 2008 году никто не стер с политической карты мира старую границу – на нее лишь нанесли новую. А это, с точки зрения современной дипломатии, куда меньшая проблема, чем то, что произошло с Крымом.
Потому что любая аннексия вызывает у всего западного полушария ассоциацию с тем, что произошло в 1938-м году. В октябре того года Германия аннексировала судетскую область Чехословакии, которая была на 90% населена этническими немцами (в абсолютных цифрах – 2,8 млн человек).
В самом регионе проводником германских интересов выступила Судетско-немецкая партия во главе с Конрадом Генлейном. До аннексии она продвигала идею о том, что немецкое население в области находится под гнетом славянского большинства Чехословакии – причем, ни представительство судетских немцев в Национальном собрании, ни образование на родном языке не изменило их риторики.
Англия и Франция согласились на немецкие притязания, не решившись вступать в войну. После подписания Мюнхенских соглашений, фиксировавших раздел Чехословакии, Чемберлен прилетел в Лондон и прямо на трапе самолета заявил о том, что «привез мир нашему поколению».
Уинстон Черчилль тогда сказал о том, что «Англии был предложен выбор между войной и бесчестием. Она выбрала бесчестие и получит войну». Меньше чем через год началась Вторая мировая война.
Вся эта историческая аналогия слишком наглядна, чтобы от нее можно было отмахнуться. Запад уже один раз пытался умиротворять политический ревизионизм – и заплатил за это довольно высокую цену. Именно поэтому после Второй мировой аннексия считается одним из наиболее тяжелых нарушений международного права – и оттого подобные прецеденты можно пересчитать по пальцам.
Так, в декабре 1961 года индийская армия оккупировала португальскую колонию Гоа – после чего она была объявлена «союзной территорией». Сама Португалия признала суверенитет Индии над Гоа только после 1974 года.
А в 1975 году индийские войска оккупировали соседний Сикким, там был проведен референдум на котором при явке в 59% – абсолютное большинство высказалось за присоединение этой некогда абсолютной монархии к Индии.
Следующая история произошла в португальской колонии Восточный Тимор, после того, как в метрополии рухнул авторитарный режим. 28 ноября 1975 года была оглашена декларация независимости Восточного Тимора. Однако, девять дней спустя в страну вторглись части индонезийской армии, и Восточный Тимор был объявлен 27-й провинцией Индонезии.
За время 27-летней оккупации были убиты от 100 до 250 тыс. человек (при общем населении во время вторжения около 600 тыс. человек), почти столько же стали беженцами. В 1999 году под давлением ООН в Восточном Тиморе был проведён референдум по вопросу самоопределения.
В результате 78,5 % населения высказались за независимость. Это привело к новой вспышке насилия, потребовавшей введения международного миротворческого контингента. 20 мая 2002 года бывшая португальская колония официально была объявлена независимым государством.
Третья история связана с Израилем. В 1967 году во время Шестидневной войны израильская армия после ожесточенных боев отбила у Сирии Голанские высоты. В 1981 году Кнессет в одностороннем порядке провозгласил суверенитет страны над этой территорией. ООН не признала аннексию.
Впрочем, как не признала и другую аннексию Израиля – когда в ходе той же Шестидневной войны был оккупирован Восточный Иерусалим. Эта территория до сих пор остается одной из главных тем израильско-палестинского противостояния.
Четвертая история относится к 82-му году, когда Аргентина попыталась военным путем установить контроль над некогда принадлежавшими им Фолклендскими островами. Великобритания отправила к островам военно-морской флот и спецназ – и после серии боев одержала победу над аргентинскими частями.
Пятая история относится уже к августу 1990-го года, когда Ирак попытался аннексировать соседний Кувейт. 2 августа эмират был оккупирован, 7 августа марионеточное правительство провозгласило независимость «республики Кувейт»» и попросилось в состав Ирака.
28 августа Кувейт был объявлен 19-й провинцией Ирака под названием «Аль-Саддамия». Финалом истории стала антииракская коалиция, «Буря в пустыне» и освобождение страны.
Кто-то скажет, что целых пять-шесть прецедентов в послевоенной истории – это очень много. Хотя на самом деле этот список мог быть куда длиннее – нам просто сложно оценить число неслучившихся аннексий.
Которые не случились именно потому, что каждый случай воспринимался как дипломатическое землетрясение. Крым стал шестым прецедентом в мировой послевоенной истории (не считая далекого Тибета) – и первой аннексией, случившейся в Европе. При этом здесь не получится сделать скидку на распад колониальной системы (как в случае с Гоа или Восточным Тимором), ни на опыт Израиля (которому всегда на международной арене можно чуть больше, чем всем остальным).
Полуострова стал той историей, которая рушит всю архитектуру «дозволенного» и «запретного». Если закрыть на него глаза, то получается, что всем можно все. Что силовой передел границ является допустимым, что международное право ничего не стоит, а настроения населения сами по себе являются достаточным фактором для односторонней перекройки политической карты мира.
Именно поэтому мне жаль российских дипломатов. Им приходится убеждать самих себя, что аннексию можно назвать «добровольным присоединением». Приходится сравнивать Крым с Косово, хотя прежнюю сербскую провинцию никто не присоединял к Албании (а потому Косово можно сравнивать с Приднестровьем, но никак не с Крымом). Рассказывать о неминуемом и скором признании нового статус-кво полуострова, зная о том, что именно оно стало причиной санкций в отношении России.
Еще в 2008 году Россия прекрасно различала красные дипломатические флажки – и потому отказалась забирать Абхазию и Южную Осетию в свой состав. Но шесть лет назад для российских дипломатов еще не наступило время оруэловского двоемыслия.
Зато теперь оно проявило себя во всей своей красе.