Не наши в городе

...брацлавских хасидов. То, что происходит с жемчужиной Черкасчины в эти дни, напоминает чрезвычайное положение.



Правда, автор не заметил блокпостов на въезде в город, о которых с таким гневом писали на некоторых уманских форумах. Пост ГАИ был лишь в начале улицы Пушкина, где, собственно, и происходит все это «безобразие». Да, дорога к могиле духовного авторитета Нахмана идет сначала по улице Шевченко, а затем по улице Пушкина. Так вот, в окружении классиков украинской и русской литературы живет главная святыня брацлавских хасидов.

Сам Нахман умер в 1810 году. Хотя он жил в Брацлаве, но умирать приехал в Умань, потому что там было много могил жертв Колиивщины. Как писал Тарас Шевченко в поэме «Гайдамаки»:

«Козак оживе;
Оживуть гетьмани в золотім жупані;
Прокинеться доля; козак заспіва:
«Ні жида, ні ляха», а в степах Украйни -
О боже мій милий - блисне булава!»

С тех пор прошло двести лет, и ситуация разительным образом изменилась. Евреев в самой Умани практически не осталось. Зато возле могилы Нахмана формируется хасидская община, состоящая из израильтян и американцев.

В целом, классический иудаизм не очень положительно относится к паломничеству брацлавских хасидов в Умань. Для иудея желательно в «дни трепета» (Новый Год и Судный день) не покидать израильскую территорию. И уж тем более не искать счастья в далекой Умани, не имеющей прямого отношения к традициям иудаизма. Одно дело – Иерусалим и Хеврон, и совсем другое – Черкасская область.



Поэтому не стоит отождествлять брацлавских хасидов со всем религиозным еврейством, и уж тем более с евреями или израильтянами в целом. Устраивая паломничество в Умань, брацлавцы представляют только самих себя.



А потомки казаков, громивших иудеев в 17-18 веках, сегодня охраняют их покой. Полтысячи милиционеров, среди которых сотрудники спецподразделения «Грифон», своим присутствием только усиливают картину «чрезвычайщины».



Наверное, когда власти задумывали столь масштабное милицейское участие, то хотели защитить хасидов от местных жителей и террористов. Но теперь уже надо защищать самих местных жителей от хасидов! В целом, милиция к хасидам относится сочувственно, может быть, даже более доброжелательно, чем к уманчанам.

«Проверь этого русского», – услышал я за своей спиной, когда фотографировал хасидов на балконах.

Ритуал стандартной проверки документов развеял сомнения в моей благонадежности. Видно, что милиция ответственно исполняет свои обязанности. Сказывается присущая Украине последних двадцати лет традиция бросать все силы на борьбу за толерантность.

Если подойти к последнему кордону перед могилой рабби Нахмана, то хасидов пускают беспрепятственно, а вот местных жителей – только по прописке. Прямо при мне кордон пытались преодолеть парень с девушкой, шедшие из магазина. Им удалось это сделать, только предъявив содержимое пакета.



Впрочем, журналистское удостоверение позволяет пройти этот последний кордон. Пока еще в Украине уважают прессу, пуская даже туда, где нет ничего, кроме хасидского беспредела. «Грифоновец» из оцепления напутствовал: «Только вы там поаккуратнее, а то они видят, что не еврей («грифоновец» в этом случае ошибся. – Авт.), и не очень любят, если к могиле подходят чужие. Шапку оденьте, можно даже не кипу, а просто, чтобы было что-то на голове. Фотографировать можно на улице, но возле могилы не надо».

Хасиды живут в Умани, как у себя дома. Ходят с таким видом, как будто им все позволено. Иногда из подъездов домов, прилегающих к могиле Нахмана, опасливо выглядывают местные жители. Они явно чувствуют себя чужими на этом празднике жизни.



В Иерусалиме есть ультра-ортодоксальный квартал «Меа Шеарим». Там религиозное население живет своей жизнью, не имеющей ничего общего с израильской действительностью. Умань в дни паломничества хасидов напоминает как раз этот иерусалимский район. Картина полнейшего сюрреализма предстает перед глазами случайного прохожего.

Толпы людей, танцующих в религиозном экстазе, вокруг могилы Нахмана и построенной рядом синагоги. Хасиды, орущие нечеловеческим голосом с верхних этажей девятиэтажек. Надписи на иврите, украшающие подъезды и жилые дома. Свет, постоянно горящий в окнах домов (в «дни трепета» есть заповедь не зажигать огонь и не включать-выключать свет).

Кстати, о языке. Внутри огороженного района основным языком общения становится иврит. Иногда – английский. Славянские языки не в моде. Даже милиция старается говорить по-английски, хотя это не всегда у нее получается.



Уехать вечером из города было непросто. Возле Вечного Огня не было привычных маршруток «на Киев». Пришлось идти на автостанцию, чтобы ловить проходящие «гюнселы».

«В шесть уходит последняя маршрутка. Все убежали, чтобы этих еврейчиков развозить», – объяснил водитель нюансы местной ситуации.

В общем, после всего, что хасиды сделали с Уманью, ее уже можно включать то ли в состав Израиля, то ли в состав Речи Посполитой образца 18-го века.

В целом, пример уманской толерантности показателен. Демократия уязвима, когда сталкивается с восточными общинами авторитарного типа. Ведь брацлавские хасиды могли бы более аккуратно, более вежливо себя вести на чужой территории, в чужой стране, в городе, который так любезно приютил их. Вместо этого они хамят, кричат и попросту дискредитируют еврейский народ. Ведь не объяснишь жителям Умани, что в том же Израиле живут совсем другие люди, для которых отнюдь не близок образ жизни брацлавских хасидов.



Толерантность – хорошая вещь, но проявлять ее стоит к тем, кто это понимает и ценит. В Умани мы видим другую картину. Толерантность проявляется к общине, которая сама нетолерантна, в том числе и к своим единоверцам.