Как русские Шевченко служить помогали
31.07.2006 13:28
…металлических заклепок на всех причинных местах начинают дрожать, как Муму, почувствовавшая коварный замысел Герасима. Не любит армию молодежь. Не любил ее и Тарас Григорьевич Шевченко. И ему, выкупленному из крепостного плена русскими художниками, армия не светила.

Не попадайся!

Однако судьба свела то ли художника, то ли поэта с компанией не вполне корректных к государственной системе личностей. Личности эти в количестве 16 человек, когда им надоело заниматься кухонной болтовней под бутылку-другую, решили, что пришла пора замахнуться на изменение существующего режима. Менять режим без броского названия было в те времена моветоном. Как и сегодня, впрочем. Так вот, личности назвали себя не то чтобы броско, но с претензией – Кирилло-Мефодиевское братство, и принялись писать программные документы.

Дальнейшая история известна: в компании нашелся стукачок, и после завершения работы по написанию программ и уставов всех братчиков загребли в околоток.

Кто не помнит, на дворе была середина XIX века, и после декабристских шалостей 1825 года проекты по изменению государственного строя не приветствовались. Европу только что «отлихорадило» серией революций, и чтобы в стране было неповадно размышлять о бунтах, император Николай Павлович издал «Уложение о наказаниях уголовных и исправительных».

Диссиденты однако собирались в кружки и роптали. Кружки при помощи жандармов дробились на квадратики и распускались. Так было с группами Сунгурова, братьев Критских, а также Герцена и Огарева. Вешать Николай I уже не хотел и даже наиболее радикальных деятелей из бандформирования чиновника Министерства иностранных дел Михаила Буташевича-Петрашевского, в которое входил и Федор Достоевский, не стал расстреливать, а отправил в ссылку.

Попали под раздачу и товарищи Тараса Шевченко по «братству». Но ежели основная масса была «наказана» домашними арестами и «ссылками» в европейскую часть страны, то Шевченко, как простолюдину и главному оскорбителю членов царской семьи, засветила армия.

Это жуткое место ссылки

Итак, режим, трактуемый сегодняшними апологетами Шевченко как бесчеловечный, отправил мятежного болтуна в Оренбург. Фактически Тараса Григорьевича просто забрили в армию, служить в которой, как гласят надписи на всех современных военкоматах Украины, - священная обязанность каждого молодого человека.

Любопытно, что отдавать долг родине, или как это трактуется – отбывать наказание за свободолюбие, Шевченко отправили не на Кавказ, где шли тяжелые бои с чеченскими мюридами. Его отправили в глубокий и надежный тыл. Так что царским опричникам надобно говорить спасибо, что они сохранили жизнь великого национального поэта и пророка.

Оренбург тогдашний вовсе не походил на суровое место. Южноуральский климат весьма приятен и практически не отличается от украинского. Тот же Петербург с его вечными дождями, туманами и соплями навевал гораздо большую тоску.

Что же касается публики, то здесь, в силу сложившейся, как сейчас изъясняются, социально-политической ситуации, достойных людей хватало. Незадолго до прибытия Шевченко отсюда уехал поручик Ян Виткевич, пребывавший здесь в ссылке после разгрома Польского восстания 1830-1831 годов. Ссыльный Виткевич отправлялся в распоряжение губернатора Перовского, после чего ехал с особым посланием в Афганистан, на первые российско-афганские переговоры с Дост-Мухаммед ханом.

Здесь отбывал ссылку петрашевец поэт Алексей Плещеев, которого губернатор своей властью включил в состав сводного отряда, направленного на штурм Ак-Мечети (ныне г. Кзыл-Орда), после чего произвел в прапорщики, направил на службу в Оренбургскую пограничную комиссию. В результате за него - за офицера, а не за ссыльного - местный богатый солепромышленник не постеснялся выдать свою дочь.

Советником при губернаторе служил великий филолог Владимир Даль. Проездом останавливался знаменитый путешественник Александр Гумбольдт. Именно в Оренбург собирать материалы для своей «Истории Пугачевского бунта» приезжал сам Пушкин.

Губернатора Василия Перовского, которому выпала честь развертывания русского колониального броска на юг, сменил Владимир Обручев, человек образованный и справедливый. Именно при нем отношение к ссыльным стало по-настоящему либеральным. Вот в такую среду и попал наш герой.

В Оренбурге служило немало украинцев, естественно, знавших поэта и художника. Узнав о его прибытии, служащий пограничной комиссии, брат известного украинского писателя-историка и публициста Александра Лазаревского, Владимир, обратился к военному губернатору с просьбой способствовать облегченной службе земляка. Помог Тарасу Григорьевичу русский чиновник губернаторской канцелярии Матвеев.

Участие было столь серьезным, что несчастного ссыльного солдатика Шевченко определили не в общую казарму, а в отдельный дом, который сегодня в Оренбурге знают как «дом полковника Тимашева» или кинотеатр «Октябрь», что на улице Советской. Так, вместо серых казарм, украинский изгнанник расположился в перспективном кинотеатре. Условия, что ни говори, «античеловеческие»…

От разрешенного карандаша до унтер-офицерской перспективы

В кошмарной атмосфере гонений и муштры Тарас Григорьевич видел для себя спасение только в одном – рисовании эскизов. Но, как известно, злой царь запретил даже давать ему карандаш. Без карандаша Шевченко жутко страдал. Тогда местные почитатели его творчества, друзья и собутыльники уверили его, что «царский указ, что дышло…», и предложили «забить» на запреты и начать рисовательные действия. Нанесли Тарасу кучу карандашей, с которыми Шевченко стало куда проще переносить все тяготы службы. Друзья оказались правы – колониальный режим, невзирая на осведомленность местного шефа жандармов о «карандашном сопротивлении», не принял никаких мер для пресечения такой вакханалии свободы.

Заметив склонность ссыльного к выведению точных линий и апеллируя к его грамотности, Шевченко направили в распоряжение лейтенанта Алексея Бутакова. Пять месяцев, проведенных с ним, были, пожалуй, лучшими в период ссылки, а может и вообще – в жизни поэта.

Сам Бутаков, потомственный морской офицер, совершивший кругосветное плавание, был рекомендован в Петербурге знаменитым Фаддеем Беллинсгаузеном для съемки и описи берегов Аральского моря. Постройка предназначенной для этой цели двухпушечной шхуны «Константин» велась в Оренбурге. Ее доставили на Сырдарью, откуда 30 июня 1848 года корабль вышел в море. Так Тарас Григорьевич еще успел побывать моряком.

Он был один из 27 человек команды, кому русский офицер разрешил на время плавания ходить в гражданской одежде и поручил заниматься любимым делом - рисованием: он должен был делать зарисовки берегов Аральского моря. Так под струями бриза, под жаркими лучами солнца тянулась суровая солдатская лямка ссыльного.

Экспедиция оказалась успешной, а результатом съемок морских берегов стало издание карты Аральского моря, что принесло Алексею Бутакову международную известность и славу. Он стал основателем Аральской флотилии, со временем дослужившись до чина контр-адмирала.

Бутаков оказался человеком чести. В своем рапорте на имя губернатора лейтенант высоко оценил вклад в успех экспедиции ссыльного Тараса Шевченко и ходатайствовал перед Владимиром Обручевым о смягчении его участи. Опять-таки русский губернатор в свою очередь ходатайствовал о производстве ссыльного солдата в унтер-офицеры и даже заказал ему написать портрет своей жены.

Навреди себе сам

По всему складывалось так, что ссылка превращалась в удобное и полезное времяпрепровождение. Так бы и случилось, если бы не «особенности национальной души».

Об этой истории не любят вспоминать школьные и тем паче вузовские педагоги. Но из песни слов не выкинешь. Известно, что Тарас Григорьевич был человеком честным, так что случись ему узнать, что у одного из его приятелей жена завела себе любовника, без недели унтер-офицер сделал так, чтобы обманутый муж об этом узнал. Чего не сделаешь для друга!

Любовник, тоже числившийся в приятелях Шевченко, мигом состряпал донос на доносчика. Губернатор Обручев пытался замять дело, но в небольшом городе поползли слухи, скандалом заинтересовались жандармы. Давать делу ход дальше не решились, но об унтер-офицерстве пришлось забыть. Губернатор и лейтенант Бутаков получили взбучку, а самого Шевченко перевели в отдаленное Ново-Петровское укрепление.

Кстати говоря, и там Шевченко не чувствовал себя ущемленным – мило общался и пил водку с комендантом, ежедневно совершал прогулки и даже не рисовал альбомы дембелям, а только баловался эскизами казахов-байгушей.

Вот так-то, а ведь мог вернуться в Питер бравым унтером с лычками и начищенными молодыми солдатами сапогами…