Ход по кругу, или Третье возвращение Е.Коновальца
26.11.2007 10:48
…как в свое время приход Центральной Рады - сдержанно-иронически. Единицы узнали в этом голос прошлого и среди «Слепящей тьмы» осмотрелись в Круге первом.

Но это, скорее, исключения. А зря. Православные не случайно организуют Крестный ход против кощунства над улицей, ведущей к Киево-Печерской Лавре.

В плену у Сечевых стрельцов

Навсегда вошло в историю Украины январское восстание 1918 года рабочих киевского завода «Арсенал». Тогда Москва послала на помощь восставшим свои войска. Они опоздали всего лишь на три дня. Восстание, руководимое большевиками, было подавлено войсками Центральной Рады. Руководил операцией Симон Петлюра, жестоко расправившийся с рабочими. Непосредственным исполнителем подавления требований киевлян был будущий лидер террористической организации (ОУН) Евгений Коновалец (австрийский прапорщик во времена Первой мировой войны, а затем «пан атаман» петлюровских «Сечевых стрельцов»).

Освободившись осенью 1917 года из российского плена, в который Е. Коновалец попал в известном бою на горе Маковке, неподалеку от Славска на Львовщине, он вместе с другими бывшими старшинами и офицерами австро-венгерской армии из плена направился не домой, а в Киев. Здесь его стараниями и был образован Галицийско-буковинский курень сечевых стрельцов, впоследствии переформированный в Особый отряд и, наконец, в Осадчий корпус сечевых стрельцов под его командой.

Идея создать в Киеве из пленных галицийцев и буковинцев военный отряд униатов пришла в голову известному политическому деятелю - Николаю Михновскому, который поручился перед правительством УНР за Е. Коновальца: тот ведь с полным пониманием и благодарностью отнесся к взглядам основателя украинского нацизма. Парадокс, но именно «русский» Михновский опубликовал еще до начала Первой мировой войны расовые принципы будущей Украины, а его «дело» продолжил «русский» Донцов (он же Шелкоперов), шеф пропаганды гетьманского правительства. И оба они - настоящие крестные отцы «австрияка» Е. Коновальца.

Один из участников тех событий, соратник Коновальца Роман Сушко, в своих воспоминаниях («Календарь Красной Калины», Львов, 1928 г.) описал, как в конце января 1918 года сотня Сечевых стрельцов под его командой разоружала Наливайковский полк в Броварах под Киевом (1400 штыков при двух батареях и 75 пулеметах), который отказался идти против большевиков. «Нас приняли за чехов, - спустя десять лет удивлялся Р. Сушко. - Везде принимали за чужинцев». То, что делали эти люди, «в понимании местного населения: это могли быть только чужестранцы». Конечно, люди другой веры, да которые еще и шли против народа, могли быть только чужеземцами.

Бывшие солдаты австрийской армии, галицийцы, веками воевавшие против России и ее союзников, а не только в Первую мировую войну, хотя и были освобождены революцией из русского плена, но сформировали в Киеве осенью 1917 года отдельную воинскую часть – Галицко-Буковинский курень сечевых стрельцов. По национальному, точнее, культурно-цивилизационному принципу формировали свои воинские части только в фашистской Германии да в Галиции. Кто-то скажет, так исторически сложилось, кто-то этому не поверит – не столь важно.

В распоряжении Центральной Рады находились осенью 1917 года несколько «полков», представлявших из себя скорее отряды партизан под командой своих атаманов, чем регулярные войсковые части. Эти дружины удальцов, носившие трескучие названия: «Полк имени гетмана Сагайдачного», «Полк имени Дорошенко», «Полк имени Грушевского» и т.д. – состояли из украинских селян, которым давно сидела в печенках и Первая мировая война, и смутная Центральная Рада. Они разделяли надежды и взгляды простых киевлян на все происходящее, хоть и были гражданами не только разных национальностей, но и вероисповедания.

Незадолго до начала этой трагедии и изгнания петлюровцев из Киева Центральная Рада провозгласила Украину самостоятельным, независимым, суверенным государством. Во время январского (1918 г.) восстания киевских пролетариев все перечисленные полки, не желая проливать кровь ради спасения Центральной Рады, объявили нейтралитет. Вследствие чего войско Центральной Рады, насчитывавшее в своих рядах к тому времени 20 тысяч человек (О. Субтельный указывает 15 тысяч человек) и состоявшее в основном из Сечевых стрельцов, ополчения «вольных казаков» и галицийцев, бывших военнопленных, не смогло остановить такие же примерно по численности советские войска, шедшие из Харькова на выручку восставшим рабочим г. Киева.

Куда же делись те 300 тысяч бойцов украинизированных отрядов, которые летом присягали Центральной Раде? Отвечая на этот вопрос, О. Субтельный отмечает: «Большинство из них возвратилось в свои села, заняв нейтральную позицию, между прочим, как и некоторые из тех, которые оставались под ружьем. Часть перешла к большевикам». На совести деятелей Центральной Рады не только расправа над киевлянами, но и гибель учащейся молодежи. Ее назвали «героями» Крут, оправдывая циничное использование в корыстных целях юнцов и подростков.

Циничное и сознательное потому, что за спиной народа уже тогда «деятели ЦР» предали народ и стали коллаборационистами. Центральная Рада еще раньше включилась в Брестские переговоры и предоставила «свободу действий» Петлюре, чтобы он смог восстановить свою подмоченную репутацию «головного атамана». Отставной военный министр отправляется на Полтавщину, чтобы на деньги, полученные от французских эмиссаров, сформировать гайдамацкую часть. «Там он вступает в контакт с местным атаманом О. Волохом и к обоюдному удовлетворению объявляет его отряд «Кошем Слободской Украины».

С этим войском в январе 1918 года Петлюра по собственной инициативе приходит на выручку Центральной Раде, когда на ее стороне как военная сила оставался только «Галицко-Буковинский курень» Е. Коновальца. Вопреки нейтралитету других украинских частей, расквартированных в Киеве, полков Хмельницкого, Дорошенко, Сагайдачного, Грушевского, отказавшихся стрелять в рабочих-арсенальцев, Сечевые стрельцы были увлечены массовыми казнями киевлян, поднявшихся на восстание за свои права.

После этого Евгений Коновалец, бывший унтер-офицер австрийской армии – петлюровский атаман, стал полковником (это звание ему присвоил Петлюра за «особые заслуги»), а слава об «австріяках, що не шкодують української крові» еще долго гуляла послереволюционной Украиной. Петлюровцы жестоко подавили восстание рабочих «Арсенала». Ими было повешено и расстреляно только на заводе свыше 400 человек, у которых давно закончились боеприпасы и питание. Ведь это были не 30 упитанных гимназистов, которые куражились под Крутами, защищая проходимцев и жуликов, а люди, оборонявшие свое право на труд.

Террор и казни сотрясал город. Поэтому ничто уже не могло спасти Центральную Раду. Ей отказал народ. Через два дня она бежала из Киева под напором наступающих частей Красной Армии. Петлюровский «кош» прикрывал отступление Центральной Рады до прифронтового местечка Сарны.

Но отсюда и в обратном направлении Петлюра маршировал со своими гайдамаками не за «незалежную», а как коллаборационист, впереди немецких оккупационных войск. Немецкое командование разрешило Петлюре первым войти в Киев и даже инсценировать на Софиевской площади парад своих гайдамаков, чтобы в очередной раз он смог восстановить свою подмоченную репутацию «головного атамана».

3 апреля 1918 года австро-венгерское войско генерала фон Арна заняло Катеринослав (Днепропетровск). Следом за ним вступило в город Свободное Казачество под проводом Гавриила Горобця. В своем «приветствии» по этому поводу представителям катеринославской Думы «освободитель» фон Арн сказал: «Мы пришли сюда не как враги, а как ваши приятели. Наша цель: освободить вас от большевистского гнета и дать волю, мир и покой».

Возвращение Сечевых стрельцов

Однако негативное отношение к оккупантам, в том числе к Сечевым стрельцам, в украинском народе разрасталось с каждым новым их «хождением во власть». Ведь для народа оно было «хождением по мукам» среди греко-католиков. Очередное возвращение сечевых стрельцов в Киев вместе с приглашенными Центральной Радой немецкими войсками в начале марта 1918 года сопровождалось грабежами в местечках и селах «материальных ресурсов» для создания ее «лейб-гвардии» - Первого пехотного полка сечевых стрельцов.

К концу апреля 1918 года «караул» немецкого командования «устал» от обанкротившейся Центральной Рады и заменил ее гетманом Скоропадским, освятившим автокефалию, а уже «полковник» Е. Коновалец тут же получает разрешение на легализацию воинского формирования униатов-галицийцев под названием «Отдельный отряд сечевых стрельцов». Расквартированный в Белой Церкви под Киевом отряд становится сторонником сильной власти и жесткой руки. И такой час наступил в связи с неожиданным концом немецкой оккупации и уходом в небытие его гетманата.

Е. Коновалец поддерживает находящегося в расположении его отряда атамана Петлюру, а вместе с ним – главу Директории В. Винниченко. Так с падением гетманщины и уходом немецких войск Киев снова оказывается под властью Сечевых стрельцов, переформировавшихся к тому времени в Осадный корпус.

Штаб Сечевых стрельцов запрещает собрания и съезды, разгоняет профсоюзы и рабочие организации, подвергает высылке за пределы Украины не только несогласных, но и их семьи. Для прессы объявлена беспощадная цензура, для народа - осадное положение, для власть предержащих - «наведение порядка» и «очищение города от враждебных элементов».

«Атаманщина, – писал В. Винниченко, – показала, что сами обыватели-украинцы, несмотря на самое искреннее желание иметь украинскую власть, стонали и корчились от этого бессмысленного режима». «Атаманщина вносила и в новую область своей деятельности (в политику) военный способ мышления и военные методы. Атаманы, например, весьма наивно думали, что можно военной силой заставить неукраинскую буржуазию украинизироваться. С этой целью, например, атаманы Коновалец и Петлюра издали приказ об «украинизации» вывесок: в три дня заменить все надписи украинскими, иначе – наказание», - писал В. Винниченко.

Затем Е. Коновалец пошел еще дальше, заявив, что все агитаторы, задержанные на месте дислокации националистических войск, подлежат незамедлительному расстрелу без следствия и суда. Вскоре расстрелы и террор стали практикой режима Директории. На протяжении полутора месяцев, вплоть до его освобождения 4 февраля 1919 года частями Красной Армии, в Киеве шла настоящая «охота» на гетманцев, большевиков, евреев и просто лиц, в чем-то показавшихся «новой власти» несвидомыми.

Начавшиеся в Киеве еврейские погромы распространились на все села и города Украины, стонавшие под властью Директории, а, по существу, под властью атаманщины. Ее же идеологами и организаторами стали, как известно, Симон Петлюра и Евгений Коновалец. Именно в руках «головного» и штаба Сечевых стрельцов, «с которыми Петлюра совершенно солидаризировался и всякими способами заискивал у них ласки», находилась, по свидетельству В. Винниченко, «вся верховная, т.е. реальная, действительная власть». Поэтому и все «муки народные» этого времени по праву отнесены к «заслугам» этих двух единомышленников.

Открывая одно из последних совещаний, В. Винниченко сказал о том, что на Левобережье уже начались крестьянские восстания против власти Директории, что, учитывая опасное состояние республики, «есть три направления, а именно: при продолжении прежней политики Директории, за установление диктатуры пролетариата и за диктатуру военную». Но когда представители Сечевых стрельцов предложили установить вместо Директории военную диктатуру в составе Петлюры, Коновальца и Мельника, наиболее здравомыслящие заявили, что «сначала нужно иметь войско, а тогда говорить о военной диктатуре». Все понимали, что галицийское войско для украинцев было чужим, чуждым, а власть - коллаборационистской.

Тогда 21 февраля 1919 г. в Козятине Сечевые стрельцы заявили: «Бросаем фронт и уходим домой». На совещании представителей корпуса с властью они оправдывались невыносимой ситуацией, которая сложилась вокруг них. «Селяне вместо того, чтобы помогать нам, нападают на наши обозы, не дают воду, гонят со словами: «Чего вам здесь нужно! Идите себе от нас, мы сами дадим себе порядок». Когда бы мы знали, что большевизм овладеет целой Европой, то немедленно присоединились бы к большевикам. Но мы убеждены, что большевизм - явление временное. В частности, его не будет в Галиции, где большее национальное сознание и нет больших масс рабочих. Поэтому с большевиками нам не по пути».

Как видим, вопрос В. Винниченко, не стать ли в борьбе за Украину на сторону большевиков, был отнюдь не праздным. Это подтверждают и дальнейшие события. 11 марта 1919 г. Е. Коновалец, А. Мельник и О. Наварук подписали известную проскуровскую декларацию Сечевых стрельцов: «Сечевые Стрельцы уходят... обессиленные тяжелыми боями, измученные недоверием народа, который несправедливо думал, что Сечевые стрельцы хотят поддерживать те силы, которые стремятся к порабощению украинского люда». И неожиданно заявили, что теперь они «с большим запалом будут подпирать советскую власть на местах, которая «наводить лад і порядок».

Сегодня недобросовестные историки обрисовывают жизненный путь Е. Коновальца как чисто антисоветский и антибольшевистский. Как видим, это не так.

«Правдой является, - извинялся позже перед судом истории Е. Коновалец, - что Сечевые стрельцы были социально мало осведомленными, и в социальных вопросах они мало что понимали. Это относится одинаково как к широкой стрелецкой массе, так и к стрелецкому старшинству и самому проводу организации Сечевых стрельцов. Это имело свою почву не только в происхождении организаторов Сечевого стрелецтва (в Галиции социальные вопросы никогда не имели той остроты, что на большой Украине)».

Еще большая правда, заключает Коновалец, что «Cечевые стрельцы не предусматривали и не могли предусмотреть хода развития революции в России и на Украине, еще меньше они рассчитывали на такую рьяную борьбу, которая потом неистовствовала внутри самого украинского гражданства».

Комментарии, как говорится, излишни. Если бы в Киеве Е. Коновалец не встретил Н. Михновского, то не было бы и его первого покорения Киева. Хотя, как показывает новый этап жизни и деятельности галицийских националистов, история учила их лишь тому, чему научить нельзя, что у них, очевидно, в крови.

Второе возвращение Е. Коновальца

Нужно сказать, что славный путь детища Е. Коновальца, Буковинского куреня, не был закончен даже со смертью его основателя и протянулся до наших дней.

Второе возвращение его традиций состоялось 25 сентября 1941 г., когда в оккупированный Киев прибыли рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер и Адольф Эйхман, а 26 сентября состоялось совещание высших военных чинов, в котором приняли участие военный комендант генерал Эбергарт, обергруппенфюрер СС Фридрих Эккельн, командующий айнзацгруппой «С» д-р Раш и командир айнзацкоманды 4-а Пауль Блобель.

На следующий день на совещании руководителей СС, полиции безопасности и СД у коменданта города генерала Эбергарда был уточнен и утвержден сценарий «мероприятия» Бабий Яр. Кроме зондеркоманды 4а под руководством штандартенфюрера СС Блобеля были привлечены часть охранного полка СС «Юг», а также «Буковинский курень», возглавляемый П. Войновским, и два других батальона украинской вспомогательной полиции.

Из 1500 палачей и подручных «системы Бабьего Яра» 28-29 сентября 1941 года самих гестаповцев было задействовано не более 300 человек. За эти два дня, согласно гитлеровским официальным отчетам, расстреляли 33771 человека - галицийские «мастеровые», воспитанники Е. Коновальца.

Первые акции массового уничтожения советских граждан в городе Киеве гитлеровцы осуществили в основном силами Буковинского куреня Петра Войновского и других мельниковских формирований. Бандеровцы же, тоже подопечные Е. Коновальца, создали и передали под командование фашистов украинскую вспомогательную полицию (УВП), которая идеологически и политически была подчинена ОУН-б.

Всех служивших в ее карательных батальонах местное население прозвало «шутцманами». И те, и другие относятся к числу палачей или подручных Бабьего Яра, бывшего пригорода Киева, где с 29 сентября 1941 года и до конца его оккупации работал «конвейер смерти» III Рейха и где за время оккупации «был убит каждый третий житель Киева, но если прибавить умерших от голода, не вернувшихся из Германии и т. п., то получится, что погиб каждый второй» (Анатолий Кузнецов «Бабий Яр»).

Из самого оврага Бабьего Яра спаслись несколько человек. Одна из них - актриса Киевского театра кукол Дина Мироновна Проничева, мать двоих детей. Она выступала в 1946 году свидетелем обвинения на Киевском процессе Нюрнбергского трибунала о фашистских злодеяниях в Украине. Лучше, конечно, сегодняшним «свидомым» почитать ее рассказ полностью.

У листков с приказом. Евреи были уверены, что на Лукьяновке всех посадят в поезд и повезут на советскую территорию. В толпе обрывки разговоров: «Это война, война! Нас вывозят подальше, где спокойнее». «А почему только евреев?». Какая-то выжившая из ума бабушка предполагала уже совершенную чушь: «Ну, потому, что они родственная немцам нация, их решили вывезти в первую очередь». Особенно странными были эти близкие пулеметные очереди.

Перед этим старики много рассказывали, как немцы были в Украине в 1918 году, и тогда они евреев не трогали, относились к ним неплохо, потому что похожий язык и все такое... Старики говорили: «Немцы есть разные, но, в общем, это культурные и порядочные люди, весьма порядочные. Или такой - совсем свежий - факт. Два дня назад какие-то люди на улице Воровского захватили квартиру эвакуированной еврейской семьи. Оставшиеся родственники пошли в штаб ближайшей немецкой части и пожаловались. Явился офицер, строго приказал освободить квартиру и любезно поклонился евреям: «Пожалуйста, все в порядке!» Это было буквально позавчера, все видели, и об этом сразу разнеслись слухи. А немцы ведь очень последовательны и логичны».

Длинная кирпичная стена еврейского кладбища с воротами. Здесь поперек улицы было проволочное заграждение, противотанковые ежи с проходом посредине и стояла цепь немцев с бляхами на груди, а также украинские полицаи в черной форме с серыми обшлагами. Очень рослый деятельный дядька в вышитой сорочке, с казацкими висящими усами, очень приметный, распоряжался при входе, куда все входили, но никто не выходил. Он потребовал паспорт. Она достала. Он посмотрел графу «национальность» и воскликнул: " Э, жидивка! Назад!"

В длинный проход между двумя шеренгами солдат и собак. Этот коридор был узкий, метра полтора. Обезумевшие люди вываливались на оцепленное войсками пространство - этакую площадь, поросшую травой. Украинские полицаи (судя по акценту - не местные, а явно с Западной Украины) грубо хватали людей, лупили, кричали: "Роздягаться! Быстро! Быстро!"

Кто мешкал, с того сдирали одежду силой, били ногами, кастетами, дубинками, опьяненные злобой, в каком-то садистском раже. Этот кошмар: из коридора партия за партией вываливались визжащие избитые люди, их принимали полицаи, лупили, раздевали - и так без конца.

Голых людей строили небольшими цепочками и вели в прорезь, прокопанную в обрывистой песчаной стене. Что за ней - не было видно, но оттуда неслась стрельба. Матери особенно копошились над детьми, поэтому время от времени какой-нибудь немец или полицай, рассердясь, выхватывал у матери ребенка, подходил к песчаной стене и, размахнувшись, швырял его через гребень, как полено.

На бугорке, где сидело уже человек пятьдесят.
- Це наши люды, - ответил полицай. - Не зналы, треба их выпустыть.
Тут офицер как закричал:
- Немедленно расстрелять! Если хоть один отсюда выйдет и расскажет по городу, завтра ни один жид не придет.

Люди, как пьяные, поднялись. Время уже было позднее, может, потому эту партию не стали раздевать, а так и повели одетыми в прорезь.

Внизу было море окровавленных тел. На противоположной стороне карьера она успела разглядеть установленные ручные пулеметы, и там было несколько немецких солдат. Они жгли костер, на котором, кажется, что-то варили.

Она упала в ванну с кровью. Слышала какие-то утробные звуки, стоны, икоту, плач вокруг и из-под себя: было много недобитых. Вся эта масса тел чуть заметно пошевеливалась, оседая, уплотнялась от движения заваленных живых. Солдаты вошли на выступ и стали присвечивать вниз фонариками, постреливая из пистолетов в тех, кто казался им живым. Один эсэсовец наткнулся на Дину, и она показалась ему подозрительной. Он посветил фонариком, приподнял ее и стал бить. Но она висела мешком и не подавала признаков жизни. Он ткнул ее сапогом в грудь, наступил на правую руку так, что она хрустнула, но не выстрелил и пошел дальше. Через несколько минут она услышала голос наверху: «Эй, давай прикидай!» Зазвякали лопаты, послышались глухие удары песка о тела, все ближе, и наконец груды песка стали падать на Дину… Наверху оказался куст, она его нащупала, отчаянно уцепилась и, когда переваливалась через край, услышала тихий голос, от которого чуть не кинулась обратно: «Тетя! Не бойтесь, я тоже живой». Это был мальчик, в майке и трусиках; он вылез, как и она… Они увидели бежавшую старуху, за ней мальчика лет шести, который кричал: «Бабушка, я боюсь!» Но старуха от него отмахивалась. Их догнали два немецких солдата и застрелили: сначала старуху, потом малыша».

***

Третье возвращение Е. Коновальца и его идей в Киев началось в наши дни. Заговорили, что вскоре одна из центральных улиц Киева - улица Артема - будет переименована в улицу Сечевых стрельцов. А она примыкает к улице Мельникова, по который как раз и вели колонны стариков и детей к Бабьему Яру.

В Черновцах Петр Войновский, который долгие годы скрывался на Западе как военный преступник, был принят с почетом и назван «почетным гражданином города Черновцы».

Еще один воспитанник Е. Коновальца, Владимир Катрюк, после Бабьего Яра распинал Хатынь, и… тоже стал почетным гражданином Черновцов. А вскоре и самому Буковинскому куреню там воздвигли монумент.

Нынешний народный депутат Григорий Омельченко из блока Юлии Тимошенко, а также бывший министр обороны и вооруженных сил Украины, а теперь представитель в НАТО Константин Морозов с благодарностью приняли почетные медали дивизии СС «Галиция». Шухевич – уже Герой.

В общем, идеи и дерзания Евгения Коновальца, битого на Украине в 1917-1920 годах и где его стараниями был образован Галицийско-Буковинский курень сечевых стрельцов, после долгих скитаний вновь возвращаются в Киев.

Так что выбор у народа небольшой – идти Большим Крестным ходом или по третьему кругу.